Всем своим существом Бениславская привязалась к Есенину и его родным. Через год после смерти поэта — 3 декабря 1926 года — она застрелилась на его могиле и завещала похоронить ее рядом с ним.
Она оставила на могиле две записки. Одна — простая открытка: «3 декабря 1926 года. Самоуби-лась здесь, хотя я знаю, что после этого еще больше собак будут вешать на Есенина… Но ему и мне это все равно. В этой могиле для меня все самое дорогое».
У нее были револьвер, финка и коробка папирос «Мозаика». Она выкурила всю коробку и, когда стемнело, отломила крышку коробки и написала на ней: «Если финка после выстрела будет воткнута в могилу, значит, даже тогда я не жалела. Если жаль — заброшу ее далеко». В темноте она дописала еще одну строчку, наехавшую на предыдущую: «1 осечка». Было еще несколько осечек, и лишь в шестой раз прозвучал выстрел. Пуля попала в сердце.
Дневник — это не всегда только дневник, и не всегда он пишется лишь для одного читателя — для себя. Очень часто дневник изначально пишется для широкой публики, чтобы увековечить себя и свои чувства.
Далекое время, бесхитростные строчки, мелкие факты. Мы вчитываемся в страницы дневника, удивляясь, поражаясь чувствам девушки, которая работала среди убийц в секретариате ВЧК и всем убийцам предпочла поэта. Но смерть поэта ее убила. Ощутив невозможность своего существования без Него, она ушла из жизни, застрелив себя на его хмогиле.
Ответное чувство Есенина не просматривается. Это не случайно: его захватила страсть к алкоголю.
Неврастеническая любовь никогда не обвиняет любимого, не замечает его недостатков. «Если бы для него надо было умереть. И при этом знать, что он хотя бы ласково улыбнется, узнав про меня, смерть стала бы радостью». Не узнал. Да и не интересно все это ему было.
Е. А. Устинова, которая часто бывала откровенна с поэтом, после его смерти вспоминала.
«Помню, заложив руки в карманы, Есенин ходил по комнате, опустив голову, и изредка поправлял волосы.
— Сережа, почему ты пьешь? Ведь раньше меньше пил? — спрашивала я.
— Ах, тетя, если бы ты знала, как я прожил эти годы! Мне теперь так скучно!
— Ну, а творчество?
— Скучное творчество! — Он остановился, улыбаясь смущенно, почти виновато. — Никого и ничего мне не надо — не хочу! Шампанское, вот, веселит, бодрит. Всех тогда люблю и… себя! Жизнь штука дешевая, но необходимая. Я ведь «божья дудка».
Я попросила объяснить, что значит «божья дудка». Есенин сказал:
— Это когда человек тратит из своей сокровищницы и не пополняет. Пополнять ему нечем и неинтересно. И я такой же».
Из дневника Галины Бениславской.
23.12. Я не знаю, хорошо это или плохо. Сначала… было дорогое, но милое воспоминание и одно из сердечных свиданий с Ним, таким большим. А теперь опять шквал. Теперь он небрежен, но это не важно. Внутри это ничего не меняет. А по временам вспыхивает и охватывает то — стихийное.
01.01. Хотела бы я знать, какой лгун сказал, что можно быть не ревнивым! Ей-Богу, хотела бы посмотреть на этого идиота! Вот ерунда! Можно великолепно владеть, управлять собой, можно не подавать вида, больше того, — можно разыгрывать счастливую, когда чувствуешь на самом деле, что ты — вторая; можно, наконец, даже себя обманывать, но все-таки если любила так, по-настоящему, — нельзя быть спокойной, когда любимый видит, чувствует другую. Иначе, значит, — мало любишь.
Нет, нельзя спокойно знать, что Он кого-то предпочитает тебе, и не ощущать боли от этого сознания. Как будто тонешь в этом чувстве… И все же буду любить, буду кроткой и преданной, несмотря ни на какие страдания и унижения.
31.01. …он проводил нас (и поехал к Д/ункан)… когда я поборю все в себе, все же останется это теплое и самое хорошее к нему. Ведь смешно, а когда Политехнический взывает, гремит: «Е-се-нин» — у меня счастливая гордость, как будто это меня.
Как он «провожал» тогда ночью, пауки ползали, тихо, нежно, тепло. Проводил — забыл, а я не хочу забывать. А как опустошенно все внутри, нет ведь и не найдешь ничего равного, чтобы можно было все опустошенное заполнить.
Утро 01.02. Вчера заснула, казалось, что физическая рана мучит, истекает кровью. Физическое ощущение кровоточил там, внутри. Сейчас пришла Яна и все испортила, было успокоение и ощущение своей молодости, задора, сознание, что если и люблю так, как никого, то все же есть еще жизненные силы. А она из всяких «соображений» грубо сказала, что я опять с С. и т. д., и все, все испортила. Успокоение, завоеванное таким усилием, — даром это не дается — нарушено. (Яна — Янина Козловская, близкий друг Гали, дочь известного революционера М. Ю. Козловского. — Прим. ред)