Напряжение росло.
Кто-то из толпы отважился и накинулся на ненавистного комиссара, повалил его на землю, другой проломил одному из красногвардейцев голову. Прибежали на помощь печально известные наемники из Латышского батальона. Через некоторое время сопротивление ослабло, и ворота монастыря открылись. К вечеру несколько сот инвалидов уже были размещены в нем. На радостях Шура отправилась в Смольный.
«Ленин встретил меня очень серьезным, — рассказывала она. — «Как вы могли предпринять такой шаг, не посоветовавшись с правительством?»
Я объяснила ему, что у нас не было намерения силой захватывать Александро-Невскую лавру, что все должно было свершиться гладко на основе деловой договоренности. Ленин сказал, что этот шаг был несвоевременным. Каждая ошибка правительства на руку белогвардейцам.
— Вы форсировали необходимость выразить позицию Советского правительства в отношении церкви, хотя было бы лучше подождать и сделать это позже. Но после конфликта с монастырем надо поспешить с декретом об отделении церкви от государства, объявить при этом полную свободу религиозных убеждений».
В ближайшее воскресенье во всех церквах Петрограда Александра Коллонтай была предана анафеме.
Впрочем, Шура не слишком огорчилась. По этому поводу она, улыбаясь, говорила: «Не думаю, что я оказалась в плохой компании. Лев Толстой также был предан анафеме русской церковью».
При ее участии были подготовлены проекты декретов от 19 декабря 1917 года о расторжении брака, от 20 декабря о гражданском браке, устанавливающий полное гражданское и моральное равенство супругов и об уравнении в правах внебрачных детей с законнорожденными.
В ученической тетрадке с синей обложкой она записала: «Что меня всегда радует теперь, это тот сдвиг у нас, — отчасти во всем мире, — который произошел после 1917 года в проблеме раскрепощения женщины.
Мы, наше поколение, пробили стену. Сейчас и стены-то уже нет, за исключением колониальных стран. И есть чувство: капля моей энергии, моих мыслей, моей борьбы и примера всей моей жизни есть в этом достижении.
Это мы, наше поколение, руками проложили пути».
Однажды Коллонтай позвонили из Смольного. Говорил Ленин. Он попросил ее немедленно отпра виться на митинг на Центральный почтамт. Почто во-телеграфные служащие бастовали, они не хотели работать на большевиков. Штрейкбрехеров не было так как работа на телеграфе требует специальной и довольно длительной подготовки.
— Среди служащих много женщин, и именно вам и надо туда поехать, — сказал Ленин.
Когда Шура вошла в помещение, где происходил митинг, атмосфера была накалена. Она прошла к председателю и попросила дать ей слово.
Поднялась на трибуну, в зале стоял неимоверный шум. Из разных концов зала раздались крики:
— Не давайте ей говорить!
С трудом председатель успокоил собрание.
Коллонтай взывала к сознанию служащих, разъясняя им важную роль связи для нормальной жизни страны (как раз об этом телеграфные служащие знали куда больше Шуры). Настроение в зале не менялось. Тогда она стала рассказывать, что Советская власть намерена сделать для улучшения положения женщины, это было совсем некстати, и терпение митингующих лопнуло. К трибуне ринулись люди. С ее головы сорвали меховую шляпку и бросили в зал, оборвали пуговицы на пальто.
И тут она увидела, как в зал вошла небольшая группа рабочих. Они направились к трибуне. Все кончилось благополучно для Шуры. «Как в фильме со счастливым концом», — смеясь, рассказывала она.
Дошла до Смольного. Там Александру Михайловну встретил Свердлов и сказал:
— Я слышал о вашей битве. Но я только что получил информацию, что наша резолюция принята и что работа на почте и телеграфе возобновится завтра.
В конце марта 1919 года Центральный Комитет партии направляет Коллонтай на Украину. Осенью она вернулась в Москву и поселилась в гостинице «Националь», которая тогда была общежитием партийных работников. Ежедневно бывала на Воздвиженке, где помещался Центральный Комитет партии. Снова работа среди женщин. В это время готовился созыв I Международной конференции коммунистов. И Коллонтай с головой ушла в подготовку, не найдя времени съездить в Петроград к сыну. Он получил только ПИСЬМО:
«…Милый, родной Хохля! Нет слов передать, как хотела бы тебя видеть, поговорить… Хотела сразу слетать на сутки в Петроград, но не успела я приехать, как на меня навалилась срочная работа по созыву I конференции коммунисток всех стран. Вот и снова конфликт: душа и сердце рвутся к тебе, а работа держит. И надо себя застегнуть на все пуговички, чтобы не позволить желаниям нарушить деловитую сухость…»