Но ведь у жандармов и таможенников взгляд наметан. Удастся ли проскользнуть? Что, если возьмут подозрительный чемодан в руки да постучат по стенкам? Тогда не избежать ареста.
Начинается досмотр. Вместе с жандармом подходит таможенный чиновник. Сейчас примется за ее чемодан. И Ольга Борисовна сама, беспечным жестом откидывает крышку:
— Пожалуйста. Здесь лежит кукла для дочурки да крендели.
Досмотрщики недоуменно оглядывают необычный багаж. Что за женщина, у которой нет в запасе ни белья, ни платьев?..
А Ольга Борисовна тем временем с аппетитным хрустом ела поджаренный кренделек. Дурочка!
Таможенник машет рукой. Жандарм поворачивается к следующему пассажиру. Лепешинская взяла еще один кренделек и захлопнула крышку…
В 1903–1906 гг. Лепешинские живут в Женеве среди большевиков-эмигрантов и имеют свой бизнес.
В Женеве Лепешинские открыли на рю де Каруж эмигрантскую столовую, которая тотчас же стала местом встреч и собраний. В маленькой комнатке разместили партийную библиотеку, поставили шкафы для рукописей, прокламаций и различных революционных документов, и столовка превратилась в своеобразный партийный клуб.
Доход от столовой поступал в партийную кассу. Тут же была и «эмигрантская касса», оказывавшая помощь тем, у кого не было никакого заработка.
Накормив обедом 70–80 человек, Ольга Борисовна на велосипеде мчалась в университет, где продолжала свое образование, а Пантелеймон Николаевич отправлялся в редакцию большевистской газеты «Вперед», чтобы прочесть корректуру очередного номера. Их дочь Оленька целые дни проводила на улице с французскими детьми.
Владимир Ильич, придя первый раз в столовку, приподнял девочку на руках:
— Здравствуй, сибирячка! — Опустив на пол, погладил ее волосы. — Большая выросла?.. Ну, а как тебе здесь нравится? Лучше бы домой? Да. Я бы тоже уехал, если бы мог. В Питер. В Москву. Даже в Псков согласен.
— И мы бы с вами, — отозвалась Ольга Борисов на. — На крыльях бы улетели.
— С вас, уважаемая хозяйка, полагаются пельмени, — шутливо рассмеялся Владимир Ильич. — Взамен тех, что вы забыли в Ермаковском. Целый мешок! Две тысячи!
— Вы все еще помните?
— Ну как же. Разве можно забыть? Стряпайте-ка снова. Для всех товарищей. С тройным мясом, с луком, с перцем. По-сибирски! Или здесь не получаются такие?
— Не до пельменей тут. Дорого для наших. Денег у всех в обрез. Многие предпочитают пустые щи да кашу. Лишь бы наполнить голодный желудок.
— Вы правы. Трудна, очень трудна жизнь для наших товарищей. Питаются чаще всего всухомятку — сыр да хлеб. Запивают — самым дешевым вином.
…Это было в 1905 году. Ранним утром Пантелеймон Николаевич с корзиной в руках отправился на рынок, чтобы купить мяса для столовки. На улицах продавались утренние газеты. Взял первую попавшуюся под руку, там сообщалось о событиях 9 января, о стачках.
Вбежав в свою комнатку при столовой, взбудораженный новостью, он подал газету жене:
— Читай!.. Революция!..
В каких-нибудь полчаса Ольга Борисовна подняла на ноги трех большевичек, живших неподалеку, вручила им по подписному листу, и они вчетвером помчались по разным улицам; стучались в дома либерально настроенных горожан и принимали пожертвования. Женщины успели обойти главные улицы раньше меньшевиков и принесли в партийную кассу 3 тысячи франков!
Прошло время, и Ольга Борисовна с пельменей и платных столовок для «товарищей» переключилась на науку. Дорога была открыта: власть завоевали — значит, «кто был ничем, тот станет всем». Можно, например, стать ученым-биологом. Как говорится: что хочу, то ворочу.
Видный цитолог Владимир Яковлевич Александров описал ход борьбы в советской биологии тридцатых — пятидесятых годов, указал на связь механизмов научной и политической борьбы тех лет. Он подробно проанализировал устройство и работу машины монополизации науки, которая непременно становится машиной лжи и уничтожения: «После Великой Отечественной войны в сферу мичуринской биологии включилась группа О. Б. Лепешинской. Лепешинская, начиная с середины тридцатых годов, выступала с публикациями, в которых сообщала об открытом ею образовании клеток из бесструктурного живого вещества. Этим опровергалось утверждение крупнейшего немецкого патолога Р. Вирхова, сделанное им в 1855 году, о том, что клетка образуется только от клетки.