В результате «блестящей победы» учения Лепешинской к лысенковской бранной триаде «менделизм — вейсманизм — морганизм» было прибавлено четвертое клеймо — «вирховианство».
Среди выступавших с поддержкой чудовищных идей Лепешинской, ничего общего не имеющих с наукой, среди принявших резолюцию, наносящую огромный вред советской науке, был ряд ученых с мировым именем, крупнейших специалистов в области нормальной и патологической цитологии, и ни один из них не подал протестующий голос. Как это объяснить? Чтобы современному читателю это было понятно, я приведу беседу профессора В. М. Карасика с академиком Н. Н. Аничковым, с которым он был в приятельских отношениях. Беседа состоялась вскоре после окончания майской сессии. Карасик спросил Аничкова, как он все же мог выступить с восхвалением Лепешинской. На это Николай Николаевич, грассируя, ответил: «Давление на нас было оказано из таких высоких сфер, что мы извивались как угри на сковородке. Я после своего выступления три дня рот полоскал». (В какой мере это помогло, он не сказал.)
В том же 1950 году О. Б. Лепешинская вне очередного раунда, в одиночку, получает Сталинскую премию первой степени — 200 тысяч рублей (двадцать тысяч в современном исчислении). Еще за несколько лет до этого было известно по слухам, а в 1952 году Лепешинская сообщила в печати о проявленной Сталиным «отеческой заботе о науке»: «В самый разгар войны, поглощенный решением важнейших государственных вопросов, Иосиф Виссарионович нашел время познакомиться с моими работами еще в рукописи и поговорить со мной о них. Внимание товарища Сталина к моей научной работе и его положительный отзыв о ней влили в меня неиссякаемую энергию и бесстрашие в борьбе с трудностями и препятствиями, которые ставились учеными-идеалистами на пути моей научной деятельности» («Внеклеточные формы жизни», издание АПН РСФСР).
Этого было достаточно, чтобы учение Лепешинской получило статус политической платформы, поддерживаемой партией и правительством. В середине пятидесятых годов на вопрос, адресованный К. М. Завадскому (известный эволюционист, бывший заведующий кафедрой дарвинизма ЛГУ), как он мог в своей статье, описывая регенерацию листьев бегонии, утверждать, что меристематические клетки возникают из неклеточного живого вещества, он ответил: «Я солдат партии».
Критика Лепешинской рассматривалась как антисоветская акция, со всеми вытекающими последствиями. Это вполне уживалось с широко цитируемым утверждением Сталина: «Общепризнано, что никакая наука не может развиваться и преуспевать без борьбы мнений, без свободы критики» («Правда, 20 июня 1950 года). Такое положение дел отнюдь не свидетельствовало о недостаточной действенности высказываний Сталина. Объяснялось это просто тем, что в то время многие фразы и слова воспринимались в перевернутом, инвертированном смысле. Борьба мнений понималась как борьба утвержденной доктрины с мнением инакомыслящих.
Вот почему в программу по гистологии и эмбриологии Минздрава СССР от 1953 года был включен пункт «Значение свободных дискуссий для дальнейшего развития советской биологии и медицины (сессия ВАСХНИЛ, объединенная сессия Академии наук СССР и Академии медицинских наук СССР)». Но эти слова мало что значили. Отступление к воззрениям первой половины прошлого века называлось борьбой за передовую науку. Признание передачи по наследству приобретенных свойств, подменявшее дарвинизм ламаркизмом, считалось развитием творческого дарвинизма. Сталинабадская газета, обрушиваясь на Ю. Я. Керкиса, изгнанного Лысенко из Института генетики АН СССР и вынужденного с семьей искать средства к существованию в таджикской глубинке, обвиняла его в «полной беспринципности» за его нежелание признавать свои морганистские ошибки.
Малодушное отречение ученого под влиянием насилия от своих убеждений, если он не был предназначен к полному сокрушению, обзывали честным, мужественным поступком и т. д.
Вскоре после майской сессии начались организационные выводы. Они обрушились в первую очередь на цитологов, гистологов, эмбриологов, которые до этой поры еще как-то могли заниматься нормальной наукой, если она не соприкасалась с вопросами генетики. Прежде всего огонь был направлен на тринадцать ученых, подписавших статью с уничтожающей критикой монографии Лепешинской «Происхождение клеток из живого вещества и роль живого вещества в организме» (1945 год). Статья была опубликована под названием «Об одной ненаучной концепции» в газете «Медицинский работник» от 7 июля 1948 года (естественно, что после августовской сессии 1948 года такая статья не могла бы увидеть свет).