И махнув рукой, Ленин ушел.
Поздно вечером Петерс собрал всех, кроме дежурных, в Северном флигеле и отругал нас за «вождя мировой революции» так, что мы долго не могли поднять головы.
— Ваша задача и обязанность — ни на секунду не упускать Владимира Ильича из виду. Но и на его глаза также не должны попадаться, — закончил гневную тираду Петерс».
Охрана В. И. Ленина в Горках имела свои особенности. Вот выдержка из одного воспоминания: «Товарищ Ленин от охраняющего удирал: скроется в кустах, в лесу, и баста. Туда, сюда, его нет. Приходилось поиски конспирировать. Пойдут, бывало, в разные стороны несколько человек из отдыхающих в санатории (санаторий МК РКП(б)), и обязательно кто-нибудь в лесу «нечаянно» наткнется на товарища Ленина, поздоровается, заведет о чем-либо разговор, и идут вместе, товарищ Ленин не подозревает, конечно, с какой целью встретил его собеседник. Но не всегда в таких случаях бывало легко найти товарища Ленина, часто он уходил очень далеко. И направление, куда он пошел, трудно было угадать».
Владимир Ильич, волжанин, прекрасно плавал.
«Уплывет, бывало, на полверсты, — читаем мы в том же воспоминании, — вылезет на берег и сидит. Плыть из нас никто не мог, а идти по берегу… знали, что он этого недолюбливал. В таких случаях как хочешь, так и выкручивайся.»
Охранник Карл Адамович Дунц вспоминает: «Владимир Ильич и мы находились в Горках инкогнито. Никто из посторонних не должен был знать, что именно Ленин временами прогуливается в окрестностях Большого дома. Как-то на значительном расстоянии от парка навстречу Ильичу шел крестьянин с косой. Поравнявшись с ним, Ленин стал его расспрашивать о семье, его хозяйстве. Владимир Ильич был в вязаной фуфайке, в кепке, рука на перевязи. Мы затем спросили крестьянина — знает ли он, с кем разговаривал? Оказалось, что Ленин был принят землепашцем за дачника».
Надежда Константиновна Крупская вспоминала, что Владимир Ильич любил звездные ночи…
Артем (Сергеев Ф. А.) вспоминал об одной ночной зимней прогулке с Ильичем по улицам Москвы:
«Мы сворачиваем за угол, Ленин замедляет шаг и говорит ворчливо:
— Знаете, после Каплан ко мне приставили такую охрану… порой просто это невыносимо.
— Разве охрана так велика?
— Нет, но очень уж они бдительны. Я все понимаю, однако отдых необходим и от охраны…
…Поглядывает на меня искоса, словно хочет сказать что-то веселое, но опять всматривается в снежную мглу и машинальным жестом поправляет шалевый воротник пальто, и в тоне его слышатся сардонические нотки:
— Как здорово вы все это придумали в ЦК — отправить Ленина в Горки, чтобы не думал о партии и Совнаркоме, а гулял себе в саду и перед сном читал истории о Шерлоке Холмсе. Горки — действительно уютное и целебное место. У 'меня совершенно прошла бессонница и прекратились головные боли… Поздоровел, окреп, я это чувствую.
Ленин не очень весело смеется и поворачивается ко мне лицом:
— Вы знаете Федора Александровича Гетье? Прекрасный врач, он обнаружил новую болезнь и назвал ее «советская». Симптомы: постоянная перегрузка, переутомление, расстройство и истощение нервной системы. Основную причину этой болезни я вам назову: наше бескультурье. Неумение отдыхать и неумение понять, что наше здоровье принадлежит не только нам! Вы давно видели Дзержинского?
Мы уже на Тверской; впереди в дрожащей мгле виднеются три черные фигуры. И я сразу начинаю ощущать в своем кармане тяжесть нагана. Ленин их не замечает, ой ждет моего ответа.
— В последние дни Дзержинский плохо выглядит.
— Очень плохо! — поддерживает Ленин. — Мы взвалили на него невероятное количество работы, а он… он нездоров… И еще. Нынче днем приходил Горький, приходил хлопотать об улучшении условий жизни академика Павлова.
— …У самого Горького открылось кровохарканье, ему нужно немедленно выехать за границу…
…Ленин вдруг улавливает мое волнение, оглядывается через плечо и смеется:
— Знают службу! Выследили нас с вами, товарищ Артем, никудышные мы теперь конспираторы. Это из охраны, не волнуйтесь».
Традиционно охрана должна была принимать участие во всех увеселениях вождя. Среди основных утех была охота.
Впервые охотиться Ленин стал еще в 1887 году, в Кокушкине, куда был выслан под надзор полиции после исключения из Казанского университета. Уже в Шушенском он для охоты использовал любые возможности, завел себе собаку, а через брата выписал из Москвы охотничье ружье, с которым не разлучался, охотясь на зайцев, дупелей, бекасов.
В последние годы жизни охота стала для Ильича одним из самых любимых в свободное время занятий. «Когда он был уже больной, — вспоминала Мария Ильинична, — ему кто-то достал маленького щенка, ирландского сеттера. Одного достали — заболел чумкой и погиб. Потом другого достали. В 1922 году, когда он был болен, он немало возился с ним. Охота для него была просто отдыхом.»