Владимир Ильич допоздна гулял по парку, а там появлялись неизвестные люди. Правда, о пребывании в Горках В. И. Ленина поначалу никто из окружающего населения не знал и не должен был знать.
— Беленький, — вспоминал А. Юргенсон, — сказал, что окрестному населению не надо пока знать о том, что здесь будет находиться Ленин. Говорите, что это профессор, а вы студенты.
Конрад Иокум — бывший латышский стрелок — стал писателем. В 20—30-е годы латышские советские писатели были объединены в латышских секциях организаций Пролеткульта, а затем РАППа. Центром их культурной жизни было просветительское общество «Прометей», основанное в Москве в 1923 году и переставшее существовать в 1937 году.
О чем мог писать латышский стрелок, ставший писателем?
Только о том, что хорошо знал — о войне и убийствах.
Конрад Иокум работал главным редактором советского латышского издательства «Прометей». В одном из разговоров с коллегой по издательству Конрад говорил:
— Во сне наваливается на меня совесть, костлявая такая особа, и давай душить: «Ты что, сукин сын, не работаешь над романом о стрелках? Ведь не зря судьба провела тебя живым сквозь огонь сотен сражений?». Насилу умолил: повремени немного…
В рассказе Конрада Йокума «Колокольня» отразилась психология наемника, умноженная на «революционную романтику».
«При форсировании Днепра погибли десятки латышских стрелков. Их сразили белогвардейские пули, и молодые жизни поглотила пучина, пустив по голубой воде красней разводы.
Когда стихли бои, рыбаки выловили в плавнях трупы. Похоронили их на берегу, под акациями, вблизи станицы Казацкой. Окрестные жители до сих пор это место зовут «Латышской могилой».
Весной, когда цветет акация и над степью плывет ее медвяный запах, там в лад со звонким ветрами звучат песни. Поет молодежь, радуясь солнечным утрам, в которых столько бодрости, жизни, веселья. Звенят песни по берегам свободного Днепра, пышно цветет акация на могиле латышских стрелков. А на левом берегу, как раз напротив, стоит монастырь. В нем устроен свиноводческий совхоз «Победа революции». Директором этого совхоза был недавно назначен латышский стрелок Джек Эйланд.
Еще издали, с палубы парохода, Эйланд приметил монастырскую колокольню, как и прежде гордо возвышавшуюся на крутом берегу, далеко видимую отовсюду.
Эйланд люто ненавидел эту колокольню еще с той поры, когда ему пришлось изрядно поторчать на ее верхотуре по соседству с колоколами. Пока шли бои, те хранили молчание. И только когда осколок снаряда или шальная пуля ударялась об их позеленелые бока, колокола, точно раненые, глухо стонали. И монастырские монахи, словно крысы, затаившиеся в подвалах, испуганно крестились и тарабанили молитвы.
Колокольня была хорошим наблюдательным пунктом. Оттуда просматривалась все окрестность, чуть ли не до самого моря. С макушки колокольни как на ладони были видны передвижения противника. С колокольни можно было корректировать огонь артиллерии, беспощадно громившей сосредоточения вражеских войск.
Потому-то колокольня постоянно находилась под обстрелом, независимо от того, в чьих руках она была. Но колокольня, всем на зло, продолжала надменно возвышаться над степью. Он пестрела от выбоин, снаряды пробили ее толстые стены, и все-таки ни перед кем не склонила она головы. И местные жители невольно прониклись благоговением к монастырю, который, казалось, сам Бог бережет.
Когда Эйланд приехал в совхоз, он взглянул на колокольню как на заклятого врага.
Из монастыря давно прогнали монахов, в церкви устроили склад и амбар. В зимнем помещении открыли школу, клуб, в кельях расселились рабочие.
От дождей и ветров ржавели колокола, теперь уже навсегда онемевшие. Не слышно более монашьей тарабарщины, не слышно причитаний о вечном блаженстве. Свиньи ели и пили из мраморных кормушек — приспособили надмогильные крышки, под которыми догнивали кости окрестных помещиков и попов. Кресты и памятники со стершимися надписями тоже пошли в дело. Монастырское кладбище постепенно выравнивалось, земля освобождалась от давивших ее камней. И только громада колокольни высилась гордо, надменно и вызывающе, затаив в себе память о вчерашнем дне.
Джек Эйланд получил указания расширить хозяйство. Трест выделял немалые средства на строительные нужды, предполагая необходимые материалы разыскать на месте.
— Но из чего же будем строить свинарники? Из песка не выстроишь. Плавни тоже не подходят, — рассуждали рабочие совхоза, ознакомившись с новым заданием.