Обращаясь к бушующему залу, Чернов испуганно прокричал:
— Объявляю перерыв до 5 часов вечера!
Покидая председательскую трибуну, он сказал:
— Подчиняюсь вооруженной силе! Протестую, но подчиняюсь насилию!
Через несколько минут Таврический дворец был пуст. Железняков проверил караулы и закрыл все двери.
Декретом ВЦИК от 6(19) января 1918 года Учредительное собрание было распущено.
Большевики использовали силовые методы при разгоне Учредительного собрания. Мирная демонстрация, осуждавшая роспуск Учредительного собрания, была расстреляна. Жертвы расстрела были похоронены рядом с жертвами «кровавого воскресенья» 1905 года.
С парламентаризмом в России было покончено.
Открывшийся через несколько дней 10(23) января 1918 года Третий Всероссийский съезд Советов прошел без проблем для большевиков и левых эсеров: утвердил «Декларацию прав трудящихся и эксплуатируемого народа» и левоэсеровский закон о земле.
Третий съезд заслушал и одобрил доклад Ленина о деятельности Советского правительства и доклад председателя ВЦИК Я. Свердлова.
И. Сталин выступил с докладом о национальногосударственном строительстве и принципах федеративного устройства Республики Советов. Съезд принял резолюцию о федеральных учреждениях Российской Республики.
Закрывая съезд, В. Ленин говорил: «Этот съезд, закрепивший организацию новой государственной власти, созданной Октябрьской революцией, наметил вехи грядущего социалистического строительства для всего мира, для трудящихся всех стран…
Теперь мы, на расчищенном от исторического хлама пути, будем строить мощное, светлое здание социалистического общества, создавать новый, невиданный в истории, тип государственной власти, волей революции призванной очистить землю от всякой эксплуатации, насилия и рабства».
Через несколько лет бывший левоэсеровский нарком юстиции И. Штейнберг писал: «Мы не поняли тогда, что речь идет о самом принципе, о самой душе революции».
Уступки, которые идея демократии по частям делала идее диктатуры — «во имя революции», — привели к тому, что к лету 1918 года возглавлявшая революцию партия уже не была связана ничем — ни законами, ни «демократическими предрассудками».
