Гуляя по лесу, Галюков рассказал сыну Хрущева о множестве подозрительных деталях и фактах. Все свидетельствовало о том, что против главы государства готовится заговор. «Если сложить все эти мелочи вместе, получается подозрительная картина. Недомолвки, намеки, беседы один на один с секретарями обкомов, неожиданная дружба с Шелепиным и Семичастным, частые звонки Брежневу, Подгорному, Кириленко… Почему упоминается ноябрь? Что должно быть сделано до ноября?
Галюков стал пересказывать различные эпизоды, характеризующие отношения Игнатова к моему отцу, — одни относились к прошлым годам, другие произошли совсем недавно.
Дурной характер Игнатова был известен всем, не была секретом и его неприязнь к Хрущеву, он не мог смириться с неизбранием в состав Президиума ЦК. И раньше Игнатов после нескольких рюмок любил поговорить в своем кругу о том, что всю работу в ЦК тянет он, остальные бездари и бездельники, а Хрущев только штампует подготовленные им решения и произносит речи…
Надо все не спеша обдумать и решить, что делать дальше. Пороть горячку в таком деле нельзя.
Я взглянул на часы — гуляли мы почти два часа. Стало совсем темно. Мы повернули к машине.
Я поблагодарил Василия Ивановича за сообщение, заверил, что отношусь к его словам с полным доверием и со всей серьезностью. Пообещал, как только появится отец, сразу же пересказать ему все. На всякий случай попросил номер домашнего телефона — вдруг что-то понадобится. Василий Иванович неохотно продиктовал мне его.
— Сергей Никитич, пожалуйста, звоните мне только в случае крайней необходимости, — нерешительно сказал он. — И прошу вас ничего по телефону не говорить, только условиться о встрече. Мой телефон прослушивается, я в этом убежден. Даже проверял: не платил за телефон долгое время. По всем законам аппарат должны были отключить, а этого не сделали. Значит, меня подслушивают, — заключил Галюков.
Как выяснилось позднее, и Галюков, и я были одинаково наивны в оценке возможностей КГБ. Его опасения о прослушивании домашнего телефона оказались только частью истины. Телефон правительственной связи на квартире Хрущева тоже прослушивался, а наша встреча с Василием Ивановичем была зафиксирована от первого до последнего шага. И потом мы не могли сделать ни шагу без ведома «компетентных органов».
Больше я Галюкова не видел. События вскоре понеслись вскачь, и было не до встреч. Я очень беспокоился за его судьбу: наверняка Игнатов все знал и не преминул расправиться с «изменником». А может, его арестовали? Окольными путями я позднее выведал, что неприятности у Василия Ивановича были, но всерьез им не занимались и вскоре оставили в покое».
Осенью 1988 года, после публикации в журнале «Огонек» этого отрывка воспоминаний, Василий Иванович Галюков позвонил в редакцию и вновь встретился с сыном Хрущева.
Константин Смирнов, редактировавший воспоминания Сергея Хрущева, спросил: «А чем же все это кончилось для вас?». Галюков ответил: «Так и кончилось. Ничем». Оказалось, что после октябрьского Пленума, который утвердил отставку Хрущева, Галюков остался работать на прежнем месте — в хозяйственном управлении Верховного Совета РСФСР. Игнатов ничего не сказал ему, но прежние контакты прекратились, хотя Галюков формально оставался в подчинении Игнатова. Через полтора года Игнатов умер, и только с этого момента. Галюков перестал ждать возмездия.
Заговор — тайное планирование соответствующих действий, направленных на достижение целей, осуществление которых законным путем невозможно. Заговоры — теневая сторона политики. Древние говорили: «Судьба человека — это характер его». Никита Сергеевич стал жертвой собственного характера, а не только жертвой среды.
Заговорщикам редко доводится пожинать плоды своих заговоров. Почему? По разным причинам. А самая главная причина заключается в том, что заговорщики не могут предусмотреть все последствия своих собственных действий. Заговоры часто имеют место, но редко удаются. Переворот — удавшийся заговор. Можно сказать, что в 1964 году был тот редкий случай, когда заговорщики одержали верх. Может, именно поэтому, находясь в эйфории, победители забыли о том, кто чуть было не сорвал их планы.
ТЮРЕМНЫЕ СТРАЖИ
Знаете, как после революции хотели назвать тюрьмы? Реформатории!
Правительство Февральской революции поступило со всеми заключенными до примитивного просто: оно выпустило их из тюрем, даже не позаботившись снабдить паспортами. Эти люди получили удостоверение в том, что «такой-то освобожден по амнистии из тюрьмы».