Председательствующий задал свидетелю вопрос интимного характера: «Скажите, много было женщин, с которыми Власик сожительствовал?».
Свидетель Стенберг ответил так: «Я затрудняюсь сказать, со сколькими женщинами он сожительствовал, ибо часто бывало так, что во время наших встреч у него на даче он с той или иной женщиной удалялся в другие комнаты. Но что он там делал, мне неизвестно.
Должен сказать, что Власик морально разложившийся человек. Он сожительствовал со многими женщинами. Поддерживая со мной товарищеские отношения, Власик спаивал меня и мою жену и сожительствовал с ней, о чем сам Власик впоследствии цинично рассказывал мне».
Подсудимый Власик не имел вопросов к свидетелю.
Член суда Коваленко спросил у подсудимого: «Откуда у Вас хрустальные вазы, бокалы и фарфоровая посуда в таком огромном количестве?».
«В частности, — отвечал бывший начальник охраны Сталина, — фарфоровый сервиз на 100 предметов был мною получен после Потсдамской конференции. Тогда было указание дать руководящему составу охраны по одному сервизу. При этом мне без моего ведома в ящик было положено несколько хрустальных ваз и бокалов. Я об этом не знал до момента вскрытия ящика в Москве. А потом оставил все это себе. Кроме того, когда был сделан заказ на посуду для дачи «Ближняя» и эта посуда впоследствии по некоторым причинам не могла быть использована по назначению, я купил один винный сервиз для себя. Все это вместе взятое и создало такое большое количество посуды у меня дома.
Я показал все, что мог. Больше ничего к своим показаниям дополнить не могу. Хочу только сказать, что все, совершенное мною, я осознал только теперь, а раньше я не придавал этому никакого значения. Считал все это в порядке вещей.»
Председательствующий объявил судебное следствие по делу законченным. Подсудимому Власику было предоставлено последнее слово.
Бывший начальник охраны Сталина обратился к суду: «Граждане судьи! Я многое не понимал раньше и ничего, кроме охраны главы правительства, не видел и для выполнения этой обязанности ни с чем не считался. Прошу это учесть».
Решением суда человек, который более двадцати лет являлся влиятельной тенью вождя, был лишен звания генерал-лейтенанта, подвергнут ссылке сроком на 10 лет. Но в соответствии с Указом Верховного Совета СССР от 27 марта 1953 года об амнистии срок этот был ему сокращен до пяти лет. После освобождения Николай Власик жил в Москве на улице Горького. Незадолго до смерти он передал свой фотоархив в музей. Фотоаппарат охранника запечатлел многочисленные моменты жизни диктатора и его приближенных.
Власик умер в Москве в 1967 году. Так исчезла тень диктатора.
ТРОЦКИЙ УВЕКОВЕЧИЛ ПАМЯТЬ
СВОИХ ОХРАННИКОВ
Действительно, отношения узника и стражника, охраняемого и охранника — загадочны, можно сказать, интимные. Близость, которая возникает между ними, непонятна непосвященному.
Наверное, не случайно родившийся в семье крупного землевладельца Лейба Бронштейн взял себе в качестве псевдонима фамилию своего охранника. На стороне жандарма была сила и воля, которых заключенный Бронштейн был лишен. Вероятно, поэтому он решил перевоплотиться в своего охранника — Троцкого. На уровне фамилий произошла метаморфоза. Лазарь Каганович говорил: «Это Троцкий объясняет, что у него фамилия Троцкий по имени того жандарма, который его допрашивал. А у нас в Туркестане был народный комиссар продовольствия Троцкий. Он пришел ко мне, я говорю: «Здравствуйте, товарищ Троцкий! Вы что, родственник?» — «Да нет, что вы! Я русский человек, я настоящий Троцкий, а он ненастоящий Троцкий!».
В память о жандарме Троцком он взял себе партийный псевдоним, в память о другом охраннике — Роберте Шелдоне Харте — он изготовил мемориальную чугунную доску, которую в мексиканской резиденции Троцкого прикрепили к флигелю, где находились секретари и охранники.
Троцкий был прав, когда в 1936 году писал: «Сталин стремится нанести удар не по идеям своего оппонента, а по его черепу».
Хорошо известно, что для Сталина Троцкий являлся политическим преступником № 1. Следует отметить, что само понятие «политическое (государственное) преступление» появилось в русской жизни не сразу, сначала оно не выделялось среди других тяжких преступлений. Только Соборное уложение царя Алексея Михайловича (1649 год) четко отделяет политические преступления от других.