И наступила пауза. Не потому, что Кириллу нечего было сказать, и не потому, что Вите нечего было добавить. Просто они поняли друг друга без слов. Кирилл понял, почему Витя так себя повел. Ему надо было выплеснуть злость, горечь и обиду. Он не мог больше ничего, кроме этого. Конечно, Кирилл никогда бы так не поступил, несмотря ни на что, но Витя другой. Они разные, но они понимают друг друга. Почему-то, он был в этом уверен.
— Понятно. — Только и сказал Кирилл.
Не нужно вопросов. Не нужны так же и лишние эмоции. Только что все чувства выплеснулись за край, поэтому, ничего более и не требуется. Они встали и пошли. Они вместе, не сговариваясь, отправились в клинику, где лечили животных. Точнее, это была квартира, где жила женщина, умеющая ухаживать за животными. Все знали этого врача, потому что во всей округе она была единственной, кто занимался такой деятельностью. Вот и мальчики не стали исключением. Сидя у нее дома и попивая горячий чай с пряниками, они так и не продолжили общение. Они просто сидели и ждали, что скажет женщина по поводу самочувствия щенка.
— Да уж, ну и настрадался же он. — Заходя на кухню, проговорила врач. — Что с ним случилось, вы знаете?
Она внимательно разглядывала мальчишек, чумазых, в запекшейся крови, похожих на бездомных хулиганов. Витя воровато посмотрел на Кирилла, ничего ей не ответив.
— Мы нашли его в таком состоянии, подобрали, и сразу принесли вам. — Кирилл произнес все это на одном дыхании, стараясь не отводить глаз от ее взгляда. Врать грешно, но сейчас он просто не мог поступить иначе. Правду знают только они и щенок, который не сможет выдать их маленькую тайну. Витя благодарно воззрился на Кирилла и, в подтверждение его словам, утвердительно кивнул головой. Женщина, видимо, была удовлетворена их ответом и просто выдохнула.
— Понятно. В любом случае, это ужасно. Человек, который может сотворить подобное, не имеет права зваться человеком.
Кирилл чуть было не привстал со стула, чтобы вступиться за Витю, но вовремя остановился. Чуть не выдал друга. Друга по несчастью. Зачем она это сказала? Не может зваться человеком? А что такое, по ее мнению, человек? Это и есть создание Божье, которое подвергается чувствам и эмоциям больше остальных существ на земле. И иногда чувства разливаются в такую палитру красок, что дух захватывает, а разум мутнеет. Откуда она знает, что послужило причиной такого поведения? Знакома ли ей та боль, которую испытываешь из-за потери близких и родных? Что она вообще может знать об этом? Разве можно обвинять человека, не поняв его состояние? Все это вихрем промелькнуло у него в голове, но слова он проглотил вместе с кусочком пряника и запил горячим чаем. Нет, она не поймет. Она не знает. Ему и в голову не приходила мысль, что женщина гораздо старше, что за плечами у нее долгая жизнь, которая могла быть не такой радужной, как ему представлялось.
Оставив щенка у нее дома, они вместе отправились к автобусной остановке.
— Спасибо, что не выдал меня. — Засовывая руки в карманы, проговорил Витя.
— Не за что. — Кирилл незаметно улыбнулся и отвернулся.
Он ни с кем не находился так долго рядом, кроме служителей церкви, после тех страшных месяцев, что ему пришлось пережить. Даже в школе, он не сильно контактировал со сверстниками. Иногда, он даже не понимал, как они могут себя так ужасно вести. Те бегали за девочками стаями, как голодные волки и всячески задирали бедных одноклассниц. То юбку им поднимут, то за косы начнут дергать, то обзываться примутся. Но самое любимое издевательство — это плевки слюнявыми шариками через ручку без стержня. Все его одноклассники никогда не привлекали его, как возможные друзья или товарищи. Он держался от них особняком, и вступал с ними в словесный контакт только по необходимости. Его никто не задевал, даже несмотря на то, что он сирота. Все знали, что он один. На различные родительские собрания приходил его наставник, который поддерживал его с самого начала. Кирилл всегда старался хорошо учиться, чтобы не было поводов вызывать Стёпу — именно так и звали его старшего пастыря — в школу. Многие родители приходили в школу за своими детьми, а Кирилл всегда сам возвращался в церковь. Много лет назад, мама тоже всегда забирала со школы, а до этого отводила и забирала сына из детского сада. Иногда ее сменял папа, если у нее, по какой-то причине, не получалось этого сделать. И он никогда не был один. После смерти родителей, он перешел в другую школу и потерял связь со всеми, с кем успел подружиться за те недолгие полгода. Однако, кто знает, может, он и сам был бы таким, как его сверстники, если бы не тот страшный вечер, произошедший в его жизни. После него многое изменилось, особенно он сам.
— А что с твоим голосом? — вдруг вывел его из собственных грустных мыслей Витя.
— Что? А это… — он грустно улыбнулся, хотя очень хотелось заплакать, как тогда, четыре года назад. — Ну… произошел со мной один случай. Точнее, не со мной, а с моими родителями. В общем, я так заболел, что у меня пропал голос.
Ком, вставший поперек горла, мешал говорить. Он не смог сказать самого главного. Кирилл вообще мало об этом говорил, а если быть до конца честным, то совсем не говорил. В последний раз, когда он рассказал трагичную историю о своих родителях, было как раз четыре года назад. Его об этом спросил священник. Когда его приютили в храме Божьем, он смог излечиться от тягостных воспоминаний и от ночных кошмаров, но лишь на время. Может, это и не было излечением, может, это было помутнение рассудка на время адаптации к новой обстановке. Он не знал наверняка. Но теперь все чаще, начинал вспоминать картины того происшествия и все реже мог совладать с собственными эмоциями. Вот и сейчас, вместо того чтобы просто сказать, что его родители мертвы, так же легко, как это сделал Витя, он чуть не зарыдал во весь голос. Сможет ли он, когда-нибудь, без дрожи в голосе, без слез в глазах, сказать, что его родителей больше нет? Сможет ли разглядывать их черно-белые фотографии без истерик и без щемящего чувства в груди? Сможет ли смириться с тем, что он один не по чьей-либо вине, а потому что такой была их судьба? Как сказал священник: "Теперь они в лучшем мире, рядом с Господом Богом. Они охраняют тебя, находясь рядом с ним в образе ангелов, у которых есть своя миссия". Так должно было случиться. Так надо. Это было неизбежно! Вот что ему говорят, но никто не может объяснить, почему именно так надо? Почему именно его родители? Почему, именно он должен был остаться один? Разве родители не должны охранять своих детей, находясь с ними рядом, а не рядом с Богом?
Но сейчас, шагая рядом с Витей, который тоже теперь один, ему стало чуть легче. Он не рад, что Витя сирота, нет, ни в коем случае! Кирилл лишь начинает осознавать, что не единственный такой на белом свете. Есть и другие, кто лишился родителей, кто растет совсем одиноким. Витя его понимает. Он знает, что испытывает человек, когда за его спиной не стоят родители и не поддерживают каждый новый шаг своего сына. Ведь именно этим обычно занимаются родные. Смотрят любящими глазами и сердятся, если ты совершаешь ошибку. Поправляют, отчитывают, переживают и согревают своим теплом. Так было и с ним когда-то и с Витей. Но то время ушло безвозвратно, теперь они сами по себе. Навсегда.
— Я что тебе сказала, никаких игр, пока не сделаешь домашнее задание! — женщина в белоснежном сарафане и таких же белых босоножках, стояла возле подъезда и тянула за руку, яростно сопротивляющегося мальчугана, который был младше их года на два.
— Мам, но я хочу играть. Уроки я потом сделаю!
— Нет, уроки сейчас, а уже потом все остальное. — И с этими словами поволокла его внутрь подъезда.
Кирилл и Витя переглянулись и улыбнулись друг другу.
— А мне можно не делать уроки.
И расхохотавшись, Витя положил руку Кириллу на плечо и ускорил шаг к остановке. Они быстро уходили и не видели, как в тот же подъезд, минутой позже, заходила семья. Мама, отец и двое ребят. Один из которых, лет пяти, сидел у папы на плечах и заливисто смеялся от папиной шутки, а второй, чуть постарше, давал маме откусить мороженое в стаканчике и радостно улыбался тому, что у него есть мама, папа и такой чудный брат-шалопай.
Глава 3. Экзамен
Наши дни.