Фернанда вынула руку из-под юбки и встала. Спокойно глядя ему в глаза, она наклонилась, взялась за край юбки и медленно подняла ее. Сдавленный вздох восхищения вырвался у Армана, когда он вновь увидел верхний край черных шелковых чулок и белизну бедер над ними. Но юбка поднялась еще выше — так вздымается занавес в театре, начиная пьесу, — пока не показалась оборка трусиков.
Арман думал, что на Фернанде черное белье — потому что она была в черной юбке и чулках. И вздрогнул от неожиданности и восторга, увидев темно-красные трусики изящного покроя. Дух захватывало от этого роскошного, чувственного, страстного цвета!
Фернанда молча, неподвижно позировала перед ним, как натурщица перед художником, а Арман не мог оторвать глаз от нежной выпуклости живота над краем темно-красного белья, от другой, меньшей выпуклости, выступавшей между ног, от сливочной гладкости тела между трусиками и верхним краем чулок. Нацелившееся орудие Армана дрогнуло в предвкушении — и на губах Фернанды промелькнула улыбка.
— Как же вы прекрасны, — прошептал он.
Наверное, в тысячный уже раз за свою жизнь он пожалел, что никак не развил свой небольшой талант рисовальщика. Будь он художником, он мог бы запечатлеть на холсте чувственную игру красок: блистающий черный шелк чулок, бледно-кремовый шелк нежной кожи и темно-красный шелк белья. И причудливо-изысканный контраст полуобнаженного лона с суровым выражением лица. Как хорошо Фернанда улавливала слабую струнку в мужчине — Арман пришел в такое лихорадочное возбуждение, будто она разделась перед ним донага, а ему всего лишь показали трусики!
Но оказывается, самое интересное было впереди. Когда Арман, по мнению Фернанды, созрел, чтобы подняться на новую ступень чувственного опьянения, она подцепила пояс трусиков большими пальцами обеих рук и медленно потянула книзу, время от времени приостанавливая их скольжение по животу, чтобы дать наблюдателю сполна насладиться увиденным.
Сначала показался пупок — маленькое углубление безукоризненно круглой формы, которое так и тянуло исследовать кончиком языка. Увидев, как дрожат руки Армана на подлокотниках кресла, Фернанда стянула трусики еще немного вниз, так что показались верхние завитки волос. Они были темнее, чем ему когда-либо случалось видеть, — почти совсем черные.
А лучшее все еще было впереди! Предмет его гордости подпрыгивал с такой силой, что Арману пришлось зажать его в ладони, чтобы успокоить. Затаив дыхание, он смотрел, как трусики опускаются до верхнего края чулок, обнажая треугольник внизу живота. Он был невелик — вероятно, Фернанда тщательно следила за его формой, — но поражал густотой волос и насыщенностью цвета; от впечатления Арман готов был сам убаюкать в руке свой жаждущий участия член и принести чистосердечную дань интимным прелестям Фернанды.
В следующую секунды она освободилась от трусиков и расправила юбку, скрыв под ней все то, что ему только что было дозволено увидеть. Усмехнувшись отчаянию на лице Армана, Фернанда опустилась на колени рядом с ним и застыла в своем застегнутом на все пуговицы черном жакете и юбке до колен — безупречно одетая, если посмотреть со стороны. Но Арман был посвящен в очаровательную тайну: под юбкой было нагое тело, темные завитки волос меж стройных бедер, беззащитные от рук и взгляда мужчины — если бы у него хватило дерзости попытаться увидеть и дотронуться.
Руками в сверкающих кольцах Фернанда протягивала ему для услады доказательство своей тайной наготы: темно-красные трусики с кружевной оборкой. Арман молча, дрожащей рукой прикоснулся к очаровательно-воздушной вещичке, чувствуя при этом такое же волнение, как если бы дотрагивался до обнаженного тела Фернанды.
— Ах, как это прекрасно! — благоговейно выдохнул он, меж тем пальцы скользили по гладкому шелку и дрогнули, дойдя до узкой полоски, прикрывавшей пышное руно и сокровище плоти под ним. Фернанда с понимающей улыбкой растянула шелковую перемычку в этом месте, чтобы Арман мог потереть ее пальцами.
— Вы ведете себя не менее вызывающе, чем я предполагала, — она снова улыбнулась, видя, как его увлекло это занятие.
О, Фернанда Кибон прекрасно знала правила игры, дававшей ей средства на содержание комфортабельной квартиры и покупку элегантных нарядов! Она умела дразнить мужчин, доводя их до безумия, которого не разделяла; умела привязывать к себе, не отдаваясь ни телом, ни душой. Сначала следовало привлечь жертву и дать толчок ее воображению, потом слегка оттолкнуть от себя, чтобы несчастный не слишком торопился, потом привлечь снова — и так далее, в том же духе, пока мужчина, дойдя до крайней степени возбуждения, не взмолится о милосердии — и вот тогда она получала от него все, чего ни пожелает.
В случае с Арманом она не искала ни материальной выгоды, ни длительной связи — напротив, ее целью было избавить Сюзетту от его притязаний. Но ей пришлось пустить в ход свои искусные уловки, чтобы одержать над ним верх.
Арман громко вздохнул, когда Фернанда обернула темно-красные трусики вокруг его напряженного орудия, избегая при этом прикосновения к обнаженной плоти. Потом откинулась назад, наблюдая, как он вздрагивает от блаженства, опутанный теплым, мягким шелком.
— Просто невероятно, — вздохнул Арман, — этот яркий лоскуток, который целовал миленькую игрушечку у вас между ног, теперь ласкает меня…
— И это вас очень волнует, — в ее словах было скорее утверждение, чем вопрос.
— Ах, но я все же успел бросить взгляд на вашу игрушку, она поистине очаровательна, — переводя дыхание, Арман уставился на длинный, непрерывно подрагивающий шелковый кокон.
— Очаровательна, вы говорите?
— В высшей степени! Я отдал бы что угодно за удовольствие поцеловать ее.
— Вы не первый мужчина, от которого я это слышу, и мой ответ всегда один: «Нет, никогда, никогда, никогда!» Будь вы хорошенькой молодой девушкой, я бы ответила иначе. Я бы разделась донага и встала над вами, широко расставив ноги, чтобы вы могли целовать меня там, сколько захотите.