В результате он отошел ко сну с чувством облегчения — оттого, что тягостное объяснение с Мадлен откладывается, а быть может, и вовсе не состоится. На следующее утро, обдумав все на свежую голову, Арман примирился с мыслью о том, что в худшем случае он может потерять Мадлен, в лучшем — по-прежнему будет тайно делить ее благосклонность с мужем. Он позвонил ей по телефону, намереваясь назначить свидание и обо всем договориться должным образом. Но Мадлен не оказалось дома уже в десять утра (так по крайней мере сообщила прислуга), и она не сказала, когда вернется.
До десяти часов вечера Мадлен не отозвалась на его утренний звонок, и, когда Арман вновь попробовал дозвониться ей сам, ему ответили, что она еще не возвращалась. Пожав плечами, он подумал, что на этом, видимо, и закончится их роман.
На следующий день — так случилось — у него были другие планы, не связанные с Мадлен: когда сердце мужчины безжалостно разбито, уничтожено, растоптано тою, кого он любит, ему остается только прибегнуть к утешению, которое могут дать другие женщины. Именно с этой целью Арман собирался пригласить на ужин Сюзетту Шене, чьи юные прелести сулили ему желанное утешение.
Разумеется, он не отверг мысли позвонить Мадлен и выслушать, что она скажет, пусть даже это будут слова прощания, но, прежде чем он успел осуществить свое намерение, к нему на квартиру явилась Фернанда Кибон и навязала ему весьма необычные знаки внимания. Вследствие этого возник захватывающий вопрос: кто из них двоих имеет больше прав наслаждаться прелестями Сюзетты, которую Фернанда объявила своей подопечной?
Остаток дня они посвятили весьма волнующему выяснению этой проблемы. Не то чтобы им удалось разрешить ее окончательно, скорее нет, — но они с Фернандой пришли к компромиссному соглашению и как бы разделили девушку между собой. Лежа на ковре в гостиной у Фернанды, они вместе ласкали Сюзетту и довели ее до экстаза, а потом втроем отправились в спальню и, положив Сюзетту в постели посередине, играли с нею и друг с другом.
Ночью в полусне Арман время от времени слышал шепот и вздохи, когда одна из женщин ласкала другую. Шторы на окнах были плотно задернуты, и он, зажатый во тьме между двумя нежными обнаженными телами, не мог определить, где Фернанда, а где Сюзетта. Впрочем, и не имело значения, которая из них ведет подругу к захватывающей дух кульминации страсти — с тех пор как они легли, это случалось раз семь или восемь.
Прислушиваясь сквозь дрему к тихим вздохам и стонам, Арман не чувствовал себя обойденным, но его поникший было приятель вдруг снова ожил, окреп и воспрянул. Арман лежал на боку; обе женщины перекинули через него ноги, а одна протянула руку поверх его торса, чтобы ласкать теплую пушистую игрушку подруги. Мгновение спустя кровать под ним легонько задрожала в ритме экстаза, и Арман понял, что силы его иссякли не до конца и он снова хочет любви.
Теплое тело рядом лениво повернулось, до него донесся вздох облегчения, и обнаженные нежные ягодицы прижались к его животу. Та, что была за его спиной, сняла ногу с его тела и тоже, повернувшись, прижалась к нему теплым задом. Арман протянул руку и нащупал гладкую женскую плоть. Осторожно раздвинув пальцами влажные губки в углублении под ягодицами, он пустил туда своего дружка — вновь бодрого и нетерпеливого.
Женщина, в которую он вошел, — кем бы она ни была — приглушенно вскрикнула, но и по голосу он не смог определить, кто это, Фернанда или Сюзетта. И вовсе не хотел знать! Распознать партнершу было достаточно просто, стоило протянуть руку вверх и коснуться ее грудей: пышные и круглые принадлежали Сюзетте, небольшие заостренные — Фернанде. Но незнание было таким сладостным! И Арман не стал ощупывать тело, в которое погружался в неспешном, размеренном ритме.
Мысль о том, что Фернанда настолько одурманена наслаждением, что допустила в себя столь сомнительный, с ее точки зрения, предмет, чрезвычайно его возбуждала. Наверное, то была все же не она, — но что за разница? Могучее воображение Армана придавало твердость его скользящему туда-сюда орудию, делало его толще с каждой секундой. Он глубоко вздохнул с закрытыми глазами и простонал, представив стройное тело Фернанды — обнаженное, бледное, распростертое перед ним в готовности принять его и подарить наслаждение… И вскоре убедил себя, что он в самом деле трудится над черноволосой игрушкой Фернанды.
Силы Армана были подорваны предшествующими излишествами, и путь к желанной цели занял немало времени. Вперед-назад, вперед-назад — пока наконец бритоголовый церковник на кафедре не отправил свою службу к восторгу терпеливо дожидавшейся паствы. Разумеется, о присущих ему взлетах красноречия на сей раз не было и речи: проповедь оказалась прямолинейной, и произнес он ее скороговоркой, весь пыл был уже растрачен… Тяжело дыша и вздрагивая, Арман получил облегчающее благословение. После этого он погрузился в крепкий сон, и, даже если лежавшие по обе стороны обнаженные прелестницы что-то еще и делали друг с другом, они не потревожили Армана.
Когда он проснулся, сквозь занавеси пробивался свет дня, позволяя разглядеть обеих спящих подруг. У Сюзетты, зарывшейся в смятые атласные простыни, был виден один затылок, зато Фернанда лежала на спине, совершенно раскрывшись, подложив руку под голову. Арман некоторое время молча разглядывал ее изящное тело. Ее стройные бедра были плотно сдвинуты, оставляя любопытному взгляду лишь темно-каштановый, почти черный треугольник волос. Глядя на нее в задумчивости, Арман вспоминал события прошлой ночи: не эти ли хрупкие бедра скрывали тайну, в которую он проник, лежа у женщины за спиной? Если даже так, Фернанда никогда не признается ему, а может быть, и самой себе. Тайна этой ночи будет навсегда сохранена.