Лучше всего содержать тех насекомых, которые длительное время живут во взрослой фазе. У автора в крошечных аквариумах долгое время жили различные плавунцы, клопы-кориксы, водяные скорпионы, а в небольших клеточках — неприхотливые жуки-бляпсы.
Превосходно выносят неволю очень забавные богомолы и кузнечики. Иногда насекомых, воспитываемых в неволе, используют с практической целью. Так, уже упоминавшийся Шарп сообщает, что в окрестностях Мельбурна (Австралия) местные жители сажают на оконные шторы одного из распространенных видов богомола, который поедает большое количество мух. Но богомолы и кузнечики живут в общей сложности недолго, с наступлением зимы они погибают, оставляя после себя яички или личинки.
В жарких с редкой растительностью пустынях Средней Азии, как только солнце опускается за горизонт, раздаются песни многочисленных сверчков и кузнечиков. Ночами в пустынных горах нежными серебряными колокольчиками звенят всевозможные кузнечики.
В каменистой пустыне через большие расстояния перекликаются очень редкие кузнечики — Зичии. Музыкальное разнообразие стрекотания сверчков и кузнечиков наших южных степей и пустынь запоминается на всю жизнь, как и запах терпкой полыни, полыхание солнечных закатов, синева далекого горизонта.
А когда на дворе метель и мороз, кто ни прислушивался к нежному стрекотанию домового сверчка, раздающемуся из укромного уголка.
В последние десятилетия песни насекомых стали изучать ученые. На эту тему написаны и строгие научные трактаты и поэтические произведения. Оказалось, что, например, пение сверчков представляет сложную и очень разнообразную сигнализацию. Это и сообщение о погоде, и предупреждение об опасности, и зов подруги, и сигнал соревнования. Особенно много звучащих насекомых в жарких странах. Ночью пустыни, горы и степи звенят от песен сверчков и кузнечиков, а днем им на смену приходят кобылки и цикады. Вот как, например, пишет о пении цикад и зеленых кузнечиков американский поэт Уолт Уитмэн в книге «Листья травы»: «…Резкое однообразное пение цикад, либо стрекотание зеленых кузнечиков, — последних я слышу по ночам, первых — круглые сутки. Я всегда восхищался утренним и вечерним щебетом птиц, но этих странных насекомых, оказывается, могу слушать с неменьшим наслаждением. Сейчас, в полдень, когда я пишу, пение одинокой цикады раздается с дерева, что стоит в двухстах футах от меня, — долгое, протяжное и очень громкое жужжание, расчлененное на отдельные вихри или колеблющиеся круги — до известного момента возрастающие в силе и стремительности, а потом постепенно, легко сходящие на нет. Каждая фраза длится одну-две минуты. Песня цикад очень подходит к обстановке — она разливается, полная значения, мужественная, напоминающая доброе старое вино, не ароматное, но гораздо лучше всех ароматов на свете.
А кузнечики! Как описать мне их задорную речь? Один из них поет, сидя на иве прямо против открытого окна моей спальни, в двадцати ярдах от дома: последние две недели он каждую ночь, при ясной погоде, убаюкивал меня.
На днях я совершил вечернюю прогулку верхом, проехав с полмили по лесу, я слышал мириады кузнечиков; это было любопытно, но я предпочитаю своего одинокого соседа на дереве.
Мне хочется сказать еще несколько слов о пенье цикад, пусть это будет повторением. Протяжные, хроматические трепетные кресчендо, словно медный диск, гудит, кружась без конца, посылая в пространство звуковую волну за волной, сперва в довольно сдержанном, но затем все более убыстряющемся и все более четком темпе или ритме, достигая предела, энергии и выразительности, и, наконец, торопливо, грациозно замирая и растворяясь в пространстве. Это не мелодия певчей птицы, — совсем не то; заурядный музыкант, быть может, подумает: здесь вовсе нет никакой мелодии, но более тонкий слух уловит неповторимую гармонию, но какой размах в этом медном гуде, наплывающем вновь и вновь, подобно ударам цимбалов или вихревому движению медных метательных колец».
Впрочем, иногда однообразное пение некоторых насекомых, особенно там, где их много, может и раздражать. Известный польский путешественник Аркадий Фидлер, описывая свое путешествие в Бразилию, сообщает, что когда наступала прохладная ночь, он чувствовал громадное облегчение, о причине которого он не сразу догадался. «Оказывается, назойливые певцы субтропических лесов — цикады — почти умолкли. В течение всего дня их тысячные массы производили неустанный сверлящий шум, который словно острой сталью пронизывал человеческие нервы и раздражающей болью отдавался в мозгу».