Затем происходит нечто странное. Оказавшись в саду спустя столько лет, я чувствую, как на меня обрушивается воспоминание, настолько яркое, что дух захватывает. В окне мелькает чья-то маленькая тень. Салли. Дрожа от холода на цветочной клумбе, я заметила, что Салли стоит у окна своей спальни. Я позвала ее и помахала рукой.
– Спустись и открой мне дверь! – умоляла я. – Прошу тебя, Салли, открой дверь. – Она не могла слышать, что я говорю, но видела, что прошу ее о помощи.
Она продолжала смотреть на меня с отсутствующим выражением лица.
– Пожалуйста, Салли.
Но она лишь помотала головой и задернула занавески. Через несколько минут я услышала, как отец отпирает дверь. Он добился своего, и мне позволено было вернуться в дом. Мне понадобилось несколько часов и вся моя одежда, чтобы согреться. Помню лицо Салли на следующее утро за завтраком; она таращилась на меня, как на привидение, словно не веря, что я выжила.
Вздрогнув, я направляюсь к дому за мусорными мешками и щеткой. Как так получается, что воспоминания дремлют столько лет, чтобы потом обрушиться в самый неподходящий момент? Но нельзя позволять себе об этом думать. Не сейчас. Это всего лишь воспоминания, осколки прошлого, которым не место в настоящем.
Вместо этого я пытаюсь сосредоточиться на моей задаче. Я не особо сильна в садоводстве, но могу прополоть клумбы и убрать мусор; этого хватит, чтобы скоротать несколько часов и привести сад в некое подобие порядка. Я хватаю из шкафа под раковиной мусорные мешки и нахожу в кладовке старую деревянную щетку. Денек выдался погожий, и настроение у меня улучшается.
Мне приятно находиться на свежем воздухе; работа в саду хоть и утомительная, приносит облегчение. Чем больше сорняков я кидаю в черный мешок, тем спокойнее мне становится. Спустя пару часов сад не узнать, а я хоть и ужасно вспотела, чувствую себя гораздо лучше.
Выкидывая содержимое последнего мешка в мусорный контейнер у стены, я вдруг слышу детский смех. Этот приятный звук заставляет мое сердце трепетать. Он так похож на… Я иду на звук и, остановившись у розовой клумбы, вижу мальчика: он лежит на животе и читает свой любимый комикс – из старых, зачитанных до дыр. Читает и смеется что есть мочи над нелепыми шутками.
Я поднимаю голову и вижу женщину, сидящую в саду у дома напротив. Молодая, чуть за тридцать, волосы покрыты синим платком. Подойдя ближе, я замечаю на платке узор из красных розочек и улыбаюсь. У мамы был очень похожий; она накидывала его на плечи, когда ходила в церковь. Мы называли его «мамин цветочный платок».
– Здравствуйте! – окрикиваю я ее, выглядывая из-за забора.
Немного испуганная, она ставит стакан с напитком на траву.
– Я Кейт, – дружелюбно говорю я. – Я тут на пару дней.
– Вы дочь миссис Рафтер? – спрашивает она, поднимаясь с кресла.
– Она самая, – отвечаю я, когда она подходит к забору.
– Меня зовут Фида, – говорит молодая женщина. – Ваша мать много о вас рассказывала.
– Приятно это слышать, – отвечаю я. – Я очень по ней скучаю.
– Я тоже, – кивает женщина, глядя мимо меня на мамин сад. – Она была очень добра ко мне. Давала… как же они называются? Пирожки… Круглые такие, с вареньем…
Наблюдая, как молодая женщина пытается подобрать верное слово, я чувствую запах пончиков. Моя мама любила печь – в этом ей не было равных. Когда отец меня избивал, она всегда пекла пончики; до сих пор не могу их есть: их вкус ассоциируется у меня одновременно с маминой виной и моим собственным горем.
– Пончики, – говорю я. – Пончики с вареньем.
– Да! – радостно вскрикивает женщина. – Точно, пончики с вареньем. Вкуснятина. Она оставляла их у меня на пороге в маленьких коробочках, как… как Санта Клаус.
– А ваш сын любит пончики? – спрашиваю я, вытягивая шею в поисках мальчика.
Улыбка на лице женщины вдруг блекнет, и я беспокоюсь, что сказала что-то не то.
– Я только что слышала детский смех. Очень приятный.
– У меня нет детей, – говорит женщина, и я вижу в ее глазах знакомую боль. – Это, наверное, ребятишки на заднем дворе. Они иногда срезают там, когда возвращаются из школы через поле.
– Наверное, или мне уже мерещится, – хихикаю я, пытаясь разрядить обстановку.