Нина Михайловна Молева
Тайны московских монастырей
Предисловие
СТОРОЖА – стереженье, охрана, оберег, караулы, передовой отряд войска. «Без сторожи плох будешь», «Для опаски сторожу поставить», «Аз пришел есмь в сторожех, по мне идет полк».
Лес был глухой. Дремучий. Неохотно уступавший вьющимся среди корней ручьям, незаметно сливавшимся в речки. Тем более болотам, перекрывавшим каждое устье.
Будущая Московская земля – никакие экспедиции и дискуссии археологов еще не позволяют достаточно точно сказать, когда пришел сюда человек. Все ограничивается редкими находками и многочисленными предположениями. Пять или шесть тысяч лет назад? Бесспорно одно – это случилось в каменном веке.
Каменный век, иначе эпоха палеолита, слишком широк в своих границах: от 80-го до 13-го тысячелетия до нашей эры. Покрывавший Подмосковье ледяной покров время от времени отступал на север, а за ним туда же тянулся растительный и животный мир.
Тепла хватало ровно настолько, чтобы образовалась тундра. Пологие возвышенности среди множества речек, озер и болот покрывала низкорослая зелень. Были там брусника, багульник, копытень, по-прежнему привычные для Подмосковья, по-прежнему входящие в народную аптеку.
Знаменитый голландский путешественник и художник, посетивший Россию на переломе XVII–XVIII столетий, Корнелис де Брюин долгие месяцы провел в особенно полюбившейся ему Москве. Ее заваленные снедью рынки поражали воображение европейца. Де Брюин не мог не заметить, что брусникой заросли все пригороды столицы и что москвичи предпочитают ее настой всем прохладительным напиткам и уж непременно используют как жаропонижающее. Отчего бы ни поднималась температура – начиналась «горячка», около больного тут же появлялась моченая брусника с патокой.
Вечнозеленый пушистый кустарник багульника годился на все случаи жизни – от простуды, ревматических болей, астмы, любых эпидемических заболеваний, коровам, лошадям, свиньям при многих их болезнях до нашествия моли, от которой сухими веточками перекладывалось добро в укладках и сундуках.
Стелющемуся по земле, похожему своими листьями на след конского копыта копытню приписывалось также множество лечебных свойств, но главное – способность вылечивать от пьянства. Столовая ложка отвара, влитая в стакан водки, способна вызвать на долгие годы отвращение к алкоголю.
И до сих пор эти растения не потеряли своих свойств, особенно для тех людей, кто родился там, где эта зелень выросла.
Сохранились от каменного века не одни растения. Москва окружена множеством озер ледникового происхождения.
На Рогачевском шоссе, у села Озерецкого, три озера – Долгое, Круглое и Нерское, сохранившиеся как части гигантского ледникового водоема. Характерной овальной формы, они словно тонут в сплошных торфяниках, из которых берет свое начало живописная Воря.
В двадцати километрах от станции Тучково, Смоленского направления, в таких же топких местах лежит озеро Глубокое. В ледниковый период задерживаемые холмами и впадинами талые воды образовали здесь огромный водоем. Его глубина и сейчас местами достигает без малого сорока метров. Но само водное зеркало постепенно начало заболачиваться и зарастать – слишком хорошей средой для водорослей и растений стали отложившиеся на дне так называемые черные юрские глины. И только птицы, летящие на юг и возвращающиеся по весне на север, по-прежнему опускаются здесь на отдых, да все так же берет свое начало речка Малая Истра.
Озеро Киево, в километре от станции Лобня, Савеловского направления, – мир чаек, одна из самых крупных их колоний в Европе. До трех тысяч пар выводят здесь птенцов, умещаясь на площади около двадцати гектаров, теснясь на топких болотах и – настоящее чудо! – на большом плавающем острове из густо переплетенных корневищ водолюбивых растений. И это притом, что глубина озера не превышает полутора метров.
Стоит вспомнить и о доледниковом рельефе земли – он хорошо сохранился в знакомой москвичам Теплостанской возвышенности: от Ясенева и Беляево-Богородского до излучины Москвы-реки у Лужников. Пусть ей и далеко до настоящих гор, но все же она достигает 253 метров над уровнем моря и 130 над уровнем реки.
Человек скорее всего ступил на эту землю примерно 23 тысячелетия назад, когда граница материкового льда проходила по Верхней Волге. Находки в Рублеве и Крылатском свидетельствуют, что водились здесь в те времена мамонты, первобытные быки, мускусные овцебыки и северные олени. На берегу Сходни, рядом с Братцевом, археологами обнаружена часть черепа неандертальца.
Само название древнейших жителей Европы – неандертальцев происходит от долины реки Неандра, вблизи Дюссельдорфа, где их останки впервые обнаружили ученые. Найденный под Москвой неандерталец принадлежит к виду так называемого человека разумного, по латыни homo sapiens, хотя и сохранил многие архаичные черты. Одна из них – сплошной надбровный валик вместо отдельных надбровных дуг.
Борисовы камни в русле реки Двины. Надписи – около 1128 г.
Пока это единичная находка. Ни мест стоянок, ни орудий, которые могли бы принадлежать этому человеку, не найдено. Зато их достаточно много на левом берегу Клязьмы, вблизи города Владимира. Здесь и остатки костров, которые разводились в специально вырытых ямах – своеобразных очагах, и кости употреблявшихся в пищу животных, и раскрашивавшиеся красной краской изделия из тесаного камня и кости.
В самой Москве наиболее древние стоянки обнаружены на берегу Химкинского водохранилища, близ деревни Алешино, в Серебряном Бору, у Троице-Лыкова, Щукина, Коломенского и на Крутицах, в районе Крутицкого переулка. Отдельные же находки попадались у Покровских ворот, в Зарядье и у Крымского Вала.
Еще шире география находок следующей по времени – фатьяновской культуры, получившей свое название от деревни Фатьяново, близ Ярославля, где впервые был открыт относящийся к ней могильник. Второе тысячелетие до нашей эры – каменные орудия этого периода археологи находили в Крылатском и Чертанове, на Софийской набережной и Русаковской улице, в Сивцевом Вражке и на Бутырском хуторе, в Перове и Дорогомилове. Следы бронзового века обнаружены в Зюзине, а кремневые дротики и сверленые каменные топоры – в Кремле. Но особенно богаты открытиями могильники. Их в Москве пока известно два: в Давыдкове и Спас-Тушине, иначе – в урочище Барышиха.
Фатьяновцы впервые приступили к литью бронзы. Основным их занятием было скотоводство – держали они коров, овец, коз, свиней. Знали культ предков, солнца и медведя. Входила их культура в состав большой культурно-исторической общности, так называемой культуры боевых топоров, которую создали древние индоевропейские племена.
Но сегодня исследователи все больше склоняются к тому, что жили фатьяновцы южнее собственно московских земель, по какой-то причине поднялись на север. Существовали обособленно от других племен, не воюя, но и не смешиваясь с ними, затем то ли переселились на новые места, то ли вымерли.
На смену фатьяновской приходит дьяковская культура, и вместе с ней человек вступает в нашу эру. Ее временные границы: от VIII–VI веков до нашей эры до VI–VII столетия после Рождества Христова. Названная по селу Дьяково, около Коломенского, где впервые исследовалось принадлежащее к ней городище, дьяковская культура была распространена между Окой и Волгой, на всем Верхнем Поволжье и Валдае.
Значительно увеличилось население московских земель. Изменились условия его жизни. Если раньше стоянки устраивались как можно ближе к воде, то новые селения поднимались на высокие речные берега и старательно защищались. Почти каждый мыс Москвы-реки был обжит и обустроен дьяковцами.
Незащищенные селения назывались селищами, те, вокруг которых насыпались высокие валы и рылись рвы, – городищами. Суффикс «ищ» означал не большие размеры, но существование в прошедшем времени. Как сегодня кострищем называется место погасшего костра или пепелищем – место былого пожара. В городищах легче было сохранять от вражеских набегов людей, скотину и запасы зерна. Человек переходил к оседлому скотоводству и земледелию.