Морове, и глади, и колебание земли было чего для? Тогда на царствующих не вставали и в том на них не порицали. А ныне язык нашествие, и межуусобныя брани, и кровем пролитие Божиею же волею совершается, а не царя нашего хотением. Рече бо Господь: «Едина от малых птиц не умрет без воли Отца небеснаго».
И те речи были у нас на Лобном месте, в суботу Сырную, да и розъехались: иные в город (Кремль. – А. Б.), иные по домом поехали, потому что враждующим поборников не было и в совете их к ним не приставал никто. А которые и были немногие молодые люди – и оне им не потакали ж, и так совет их вскоре разрушился.
И праведным судом Божиим вскоре постиже их гнев Божий, и нападе на них страх и ужас, и бежаша, никим же гоними, от света во тьму и от живота в смерть. И аще не обратятся и не покаются – будут во аде. Солгалось про старых то слово, что красота граду старые мужи – а те старые и молодому беду доспели, и за тех им в день Страшнаго Суда ответ дати!
И то мы вам пишем, объявляя вражду их, что напрасно, и без боярского ведома, и с нами не поговоря, и без совету людей всех чинов, и без ведома всех православных християн Московского царьства напрасно были возстали на государя царя и великого князя Василья Ивановича всея Руси и советоваша на него злая. – Бог же советова о нем благая, понеже всегда всю надежу (царь. – А. Б.) полагаше на Бога и на Пречистую Богородицу.
И преславно Божиим праведным судом те враждотворцы сами от Бога в мгновении ока месть возсприяша и разоришася, ни от кого, но сами от себя. Маломощна бо крепость земнородных, Бог же великомощен, и кто убо может противитися силе его, понеже той един владеет царством человеческим и ему же хощет – дает его.
И то чудо в летописцех записали мы [113], да и прочий не дерзают таковых творити. К вам же мы пишем, понеже стражи нас над вами постави Господь и стрещи нам повеле, чтобы вас кого Сатана не украл; вы же самохотием ему сами поклонистеся, и нас воистинну о том велика печаль и страх объемлет, чтоб кого от вас там смерть не постигла и чтоб вам с Сатаною и с бесы в безконечные веки не мучитеся …[114]
Бога ради, узнайтеся и обратитеся от смерти в живот, и обрадуйте своя родители, и жены, и чада своя, и всех нас. А мы воистинну тому ради, чтоб вы не пропали вовеки, и должни о вас Бога молити и государю о ваших винах бити челом [а ведаете, что государь милостив и отпустит вам вины ваша], и чтоб вам не положити вечного пороку и клятвы на себя и на дети ваша, и в работе б вам не учинити своих детей, а самим бы вам в неволе не быти, и не быти бы вам отлученым от лика святых православных воин, братии ваших [115].
А отцы ваши не токмо к Московскому царьству врагов своих не припущали – и сами в морские отоки, в дальняя разстояния и в незнаемыя страны яко орли острозрящие и быстролетящи яко на крылах паряще, и вся под руку покаряху московскому государю царю, и тому свидетели вы сами.
И вы, Бога ради, ревнуйте своим родителем, и не будите супротивни делом их, и не отметайтеся от веры, в ней же родишася и святым крещением просветишася, и паки со тщанием и с радением возвращайтеся к нам!
Мы же с радостию и любовию восприимем вас и не будем о сем порицати вам, понеже без греха Бог един. Да и прочая лета поживете в Божию славу, и в свою пользу в духовную и телесную, и в веселие и радость, и в покое, и в пребывании мирном, благоденственно и без печали, в будущем же обрящете живот вечный. Мы же, с Божиею помощию, брежем спасения вашего, елика наша сила». [116]
6. ИЗ ДОГОВОРА ПАТРИАРХА ГЕРМОГЕНА И БОЯР С ГЕТМАНОМ С. С. ЖОЛКЕВСКИМ О ПРИЗВАНИИ ПОЛЬСКОГО КОРОЛЕВИЧА ВЛАДИСЛАВА СИГИЗМУНДОВИЧА НА РОССИЙСКИЙ ПРЕСТОЛ
17 августа 1610 года
Несмотря на яростные усилия патриарха Гермогена, 17 июля 1610 года Василий Шуйский был свергнут с престола и через день насильно пострижен в монахи [117]. Разосланная по Руси окружная грамота говорит, в каких условиях власть в Москве взяли бояре во главе с князем Ф. И. Мстиславским:
«…ныне польской и литовской король под Смоленским, а гетман Желтовский с польскими и с литовскими людьми стоит в Можайску, а иные литовские люди и руские воры пришли с вором (Лжедмитрием II) под Москву и стали в Коломенском; и хотят государьством Московским завладети, и православную хрестьянскую веру разорити, а свою латынскую веру учинити».
Всех россиян грамота призывала биться насмерть против поляков, литовцев и самозванца, Лжедмитрия на государство не хотеть, «а на Московское государьство выбрати нам государя всею землею, собрався со всеми городы, ково нам государя Бог подаст» [118]. В разосланной тогда же присяге боярскому временному правительству была клятва не служить Лжедмитрию и свергнутому Василию Шуйскому (которого патриарх не признавал монахом), но не упоминался еще один, сильнейший претендент – Владислав, сын короля Польского и великого князя Литовского Сигизмунда III [119]. Вскоре выяснилось, что это не случайно.
24 июля войска Лжедмитрия начали сражение за Москву, а с другой стороны столицы, в гетманском стане, начались переговоры о признании Владислава российским государем. Они завершились месяц спустя подписанием договора и торжественной присягой московских жителей иноземному королевичу. В Успенском соборе присягу принимал (18 августа) патриарх Гермоген, добившийся внесения в первоначальный проект договора важного изменения: оно-то и оказалось камнем преткновения для выполнения договора на деле.
Коронный гетман Речи Посполитой Станислав Станиславович Жолкевский был хорошо подготовлен к переговорам, располагая королевской инструкцией, основанной на договоре Сигизмунда с тушинцами, заключенном еще в феврале 1610 года. Именно на условия, близкие к этому договору, сдавались один за другим русские города, когда, разгромив 24 июня русско-шведское войско при Клушине, Жолкевский совершал прорыв к Москве [120].
Русские воеводы целовали крест Владиславу, от имени которого гетман обещал сохранять православную веру и церкви, не строить в Русском государстве костелов, быть королевичу государем так же, как были прежние государи на Руси, бояр и все другие чины оставить в неприкосновенности, поместий и вотчин не отнимать, польско-литовским людям воеводств не давать, московским людям никому зла не делать, в борьбе с Лжедмитрием помочь, а королю Сигизмунду от осажденного им Смоленска отступить. На этих условиях к армии Жолкевского присоединилось множество ратных людей Шуйского и Тушинского вора. Они же легли в основу договора с московскими боярами.
Характерно, что даже тушинские представители на зимних переговорах заботились прежде всего о нерушимости православия. Бестрепетный боярин Михаил Глебович Салтыков заплакал, когда говорил с Сигизмундом о сохранении греческой веры. Без гарантий для православия готовы были погибнуть, но не сдаться воеводы Царева-Займища и других городов. Москвичи же в окружной грамоте чуть не через слово писали о желании всех неприятелей «православную веру хрестьянскую в латынство превратить».
Только опираясь на авторитет Церкви, демонстрируя свою ярую приверженность православию, московские бояре могли сохранить правление. Они вынуждены были искать поддержки у патриарха, который, как уже было после смерти царя Федора Иоанновича, должен был возглавить правительство междуцарствия. Поэтому не случайно договор с Жолкевским начинался благословением Гермогена и Освященного Собора. Вчитавшись в документ, мы поймем, почему патриарх согласился утвердить договор.
«По благословению и по совету святейшего Ермогена патриарха Московскаго и всея Руси… (и Освященного Собора и по приговору всех служилых людей Ф. И. Мстиславский с боярами заключил договор с представителями короля и Речи Посполитой на следующих условиях:)
Великий государь Жигимонт король пожалует, даст на Владимерское и на Московское и на все великия государства Российскаго царствия сына своего королевича Владислава Жигимонтовича.
И государю королевичу Владиславу Жигимонтовичу, колико государь придет в царствующий град Москву, венчатись на Владимерское и на Московское государство и на все великия и славныя государства Российскаго царствия царским венцем и диадемою от святейшего Ермогена патриарха Московскаго и всея Руси и ото всего Освященнаго Собору греческия веры по прежнему чину и достоянию, как прежние великие государи цари Московские венчались.
113
Это важнейшее свидетельство, что при патриаршем дворе Гермогена, так же как и при Иове, продолжалось официальное летописание, поддерживавшееся еще московскими митрополитами. Слова Гермогена говорят и о значении летописной работы в общественном мнении России начала XVII века.
115
Патриарх угрожает заговорщикам потерей дворянского достоинства и переходом в податные – «работные» сословия.
117
О связанных с публикуемым документом событиях рассказывает «Новый летописец» в главах 236, 238-239.
120
Договоры с тушинцами и городовыми воеводами см.: Сборник Муханова. М., 1856. № 104, 105.