«…На Москве бояре князь Федор Иванович Мьстисловской, князь Иван Васильевич Голицын с товарыщи; а владеют всем боярин Михайло Глебович Салтыков, Федор Андронов, да с бояры ж сидит и владеет пан Александр Гасевский, а называют его старостою московским, и в Стрелецком приказе ведает он же, а приходят к нему дьяки с доклады в Верх и к нему на двор, а стоит он в Кремле городе на Борисовском дворе Федоровича Годунова.
И иные литовские люди в Кремле, и в Китае, и в большом Каменном городе по боярским, и по дворянским, и торговых людей на дворех стоят многие, а тех людей с их дворов ссылали из Китая за Деревянной город. И наряд (артиллерию. – А. Б.) с Деревянного города и с Каменного большего города сымали, и с под навесу от Земского двора имали, а велели литовские люди волочити наряд в Кремль город и ставили в городе против ворот и по всем воротам.
И в Кремли, и в Китае, и в большом Каменном городе по воротам стоят литовские люди и ночи. И в большом Каменном городе по площади и по улицам ездят на конех литовские люди. А руским людем поутру рано и в вечеру поздно ходить не велят. А стрельцов осьми человек на Неглинне побитых нашли и привезли в город, а кто их побил, того он, Офонасей [136], не ведает, а говорят на литовских людей.
И перед Николиным днем в пятницу в вечеру к патреярху на двор приходили боярин Михайло Салтыков да Федор Ондронов. А говорили о том, чтоб их и всех православных хрестьян благословил крест целовати королю. А наутрее того приходили о том же боярин князь Федор Иванович Мьстисловский да они ж, Михайло да Федор.
И патреярх им отказал, что он их и всех православных хрестьян королю креста целовати не благословляет. И у них де о том с патреярхом и брань была, и патреярха хотели за то зарезати.
И посылал патриарх по сотням к гостям и к торговым людям, чтоб были они к нему в соборную церковь. И гости, и торговые, и всякие люди, пришед в соборную церковь, отказали (боярам. – А. Б.), что им королю креста не целовати.
А литовские люди к соборной церкви в те поры приезжали ж на конех и во всей збруе (вооружении. – А. Б.). И они литовским людем отказали ж, что им креста королю не целовати. И о том московские люди, что их заставливают королю крест целовать, скорбят…
(Дьяк А. Ж. Евдокимов рассказывал далее, что князья А. В. Голицын и И. М. Воротынский арестованы, посольство В. В. Голицына под Смоленском также в скорби, русские приказные не работают, а купцы боятся торговать после обеда. Посему казанцы решили:)
Стати бы, господа, нам православным хрестьяном за истинную православную Христову веру всем единодушно, чтоб нам православным хрестьяном не отдатись от православныя хрестьянския веры в злую и в проклятую в латынскую веру!»
Так писали казанцы вятчанам, объясняя, почему они решили присягнуть Лжедмитрию II. После 19 января Вятка присоединилась к Казани, отписав об этом в Пермь (вместе со списком грамоты казанцев и текстом присяги самозванцу) [137].
Описанный в казанской грамоте спор патриарха с московскими изменниками возник 6 декабря 1610 года в связи с отправлением новых грамот под Смоленск. Речь шла не о присяге королю Сигизмунду, но о наказе послам положиться во всем на королевскую волю, а защитникам Смоленска сдать город. По существу же это вело к покорению Российского государства Сигизмунду, которого боярин Салтыков упорно призывал в Москву. Гермоген наотрез отказался ставить свою подпись под такими грамотами и публично заявил, что Владислав будет государем на Москве только при полном выполнении пунктов посольского наказа.
Грамоты без подписи патриарха пришли под Смоленск 23 декабря. Через месяц, 23 января, они были еще раз подтверждены боярскими посланиями. Защитники Смоленска попросту пообещали пристрелить того, кто еще осмелится привозить подобные грамоты. Послы вели себя более сдержанно, но держались твердо. Даже В. В. Голицын, оскорбленный арестом его брата Андрея, повторил сенаторам чуть ли не слово в слово то, что заявил митрополит Филарет.
«Отпускали нас, – говорил князь, – к великим государям бить челом патриарх, бояре и все люди Московского государства, а не одни бояре: от одних бояр я и не поехал бы. А теперь они такое великое дело пишут к нам одни, мимо патриарха, Священного Собора и не по совету всех людей Московского государства: это их к нам первое недобро, да и всем людям Московского государства, думаем, будет в том великое сомнение и скорбь – чтоб от того кровь христианская вновь не пролилась!»
В ответ на ядовитое замечание панов, что духовным лицам нечего вмешиваться в государственные дела, послы сделали очень важное заявление об официальной роли московского первосвященника в Российском государстве вообще и в период междуцарствия в особенности:
«Изначала у нас в Русском государстве при прежних великих государях так велось: если великие государственные или земские дела начнутся, то великие государи наши призывали к себе на собор патриархов, митрополитов и архиепископов и с ними о всяких делах советовались, без их совета ничего не приговаривали.
И почитают государи наши патриархов великою честию, встречают их, и провожают, и место им сделано с государями рядом – так у нас честны патриархи, а до них были митрополиты. Теперь мы стали безгосударны – и патриарх у нас человек начальный, без патриарха теперь о таком великом деле советовать непригоже.
Когда мы на Москве были, то без патриархова ведома никакого дела бояре не делывали, обо всем с ним советовались, и отпускал нас патриарх вместе с боярами. О том гетману Станиславу Станиславичу известно, да и в верющих грамотах, и в наказе, и во всяких делах вначале написан у нас патриарх. И потому нам теперь без патриарховых грамот по одним боярским нельзя делать. Как патриарховы грамоты без боярских – так боярские без патриарховых не годятся. Надобно теперь делать по общему совету всех людей, – говорили послы, понимая, что этот «совет» и выражает Гермоген, отказываясь сдаваться на милость Сигизмунда, – не одним боярам, всем государь надобен, и дело нынешнее общее всех людей, такого у нас дела на Москве не бывало!»
О влиянии Гермогена на духовенство высказался митрополит Филарет, когда паны сенаторы яснее сформулировали волю Сигизмунда, на которую бояре приказывали послам «класться»:
«Сами вы знаете, что нам, духовному чину, отец и начальник святейший патриарх. И кого он свяжет словом – того не только царь, сам Бог не разрешит! И мне без патриаршей грамоты о крестном целовании на королевское имя никакими мерами не делывать… Обещаюсь вам Богом, что хотя мне и смерть принять, а без патриаршей грамоты такого великого дела не делывать» [138].
Понятно, что Салтыков и Андронов были весьма недовольны патриархом, публичная проповедь которого была столь популярна среди москвичей, что сместить его не представлялось возможным. Оставалось жаловаться на Гермогена королю и его приближенным. Призывая Сигизмунда в Москву, Салтыков с компанией не могли писать об истинных мотивах стремительно нараставшего освободительного движения. Гораздо удобнее было приписать волнения населения и восстания городов козням патриарха.
До тех пор пока борьба против интервентов собирала силы под знамя Лжедмитрия, обвинять Гермогена в «возбуждении» народа воззваниями было нелепо. Но 11 декабря 1610 года самозванец был убит и в истории Смутного времени, по словам С. М. Соловьева, наступил крутой поворот: «Главный двигатель этого восстания, начальный человек в государстве в безгосударное время, находился в Москве; то был патриарх, по мановению которого во имя веры вставала и собиралась земля» [139]. Действительно, «Московский староста» Александр Гонсевский утверждал, что около 25 декабря от имени патриарха распространялись патриотические воззвания [140]. Об этом же писали королю под Смоленск Салтыков и Андронов. Сие мелкое доносительство среди прочих бедствий упомянуто в грамоте, написанной в Москву русскими, оказавшимися в лагере Сигизмунда под Смоленском:
136
Афанасий Жданович Евдокимов в 1606-1608 годах служил дьяком в Казани. Именно он привез из Москвы вести, о которых рассказывает грамота. После освобождения столицы служил дьяком приказа Казанского и Мещерского дворцов (1613-1615 гг.), сотрудничал с Кузьмой Мининым.
137
Опубликовано в ААЭ. СПб., 1836. Т. 2. N° 170. Грамоту казанцев см. также: СГГиД. М., 1819. Т. 2. № 224.
140
Дробленкова Н. Ф. Гермоген // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Л., 1988. Вып. 2. Ч. 1. С. 160.