Именно эти ожидания политиков, закрепленные в "оперативных директивах", необъяснимые для действующей армии и являются одной из причин наших поражений в первом периоде войны.
"Особых распоряжений" о бомбардировке объектов на территории агрессоров (Румынии и Финляндии), так и не последовало.
По признанию даже финских историков "территорию Финляндии фактически не бомбили" как, например, территорию Германии. Однако, как пишут финны "в феврале 1944 года состоялось три не самых сильных ночных налета на Хельсинки", но именно эти демонстративные по масштабам действия ВВС СССР, подвигли финское руководство к мысли о выходе из войны. В марте специальный представитель президента Финляндии - советник Паасикиви по договоренности с советским руководством выехал в Москву через линию фронта для выяснения условий заключения мира.
Однако, налеты оказались не достаточно "убедительными" для сейма Финляндии, чтобы решиться на разрыв с Германией. Война на северо-западе продолжалась до октября 1944 года. Только проведение двух стратегических наступательных операций наземными войсками СССР летом-осенью 1944 г. окончательно убедило руководство Финляндии в необходимости очистить оккупированную территорию Советской Карелии и Ленинградской области. Но это стоило РККА и флоту СССР 117-тысячных потерь в личном составе, в том числе около 30 тысяч убитыми.
Возможно, с точки зрения "гуманистического права" здесь не место рассматривать политические ожидания и последствия "ковровых бомбежек" или "превентивных ударов" в плане вывода из войны потенциального агрессора или прямого участника агрессии. Но очевидно, что "жестокость - есть высшая форма гуманизма на войне". И желательно, чтобы в будущем было поменьше жестокости к своему народу, а для того чтобы проявлять модный ныне гуманизм следует осуществлять жесткую политику к потенциальным агрессорам в интересах России и всеобщей безопасности.
Пока видим неоправданный гуманизм к агрессору, что оборачивается жестокостью к своим войскам и собственному народу.
Стоит ли удивляться, что борьба с бандитизмом требует массового героизма со стороны войск и невероятных жертв народа, а специфические приготовления организованных банд к ведению полномасштабных действий воспринимаются как безобидные действия мирного населения и миграция от ужасов войны?
Вспомним хотя бы образование 200 тысячного контингента беженцев на территории Ингушетии, по существу это было отселение бесполезного для войны чеченского населения из зоны боевых действий при условии его содержания противником. Можно напомнить уже основательно забытые терракты в Москве осенью 1999 года с целью оказания давления на психику народа и "сражение" 6 пдр 76 вдд в марте 2000 года. Действительно, слабость порождает агрессию, а ничем необъяснимый гуманизм к "условно мирному населению" - только жестокость к собственным войскам и русскому народу.
В России такие соображения стали каким то странным правилом стратегии и политики. Но соответствует ли подобное "правило" ее интересам?
Почему нас преследовали неудачи в первый период войны вплоть до конца 1942 года?
Можно найти объяснение этому "внезапностью нападения". Но внезапность может быть только тактической, когда тебя застали врасплох, неподготовленным к бою. Примеров можно привести множество от бомбардировки немцами целых авиадивизий на аэродромах базирования мирного времени, до обстрела казарм со спящим мирным сном личным составом наземных дивизий, не выведенных своевременно в районы сосредоточения или боевого применения.
Но все упорно переводится на "стратегическую внезапность", как будто война "грянула как гром с ясного неба". Так ли это? Наверное нет, - все понимали неотвратиость столкновения с объединенной гитлеровской Германией Европой. Но креститься начали после того как своевременно не были предприняты меры исключающие тактическую внезапность. На фоне общей неготовности страны и ВС к отражению агрессии многие по сию пору открещиваются от того, что была проявлена элементарная нераспорядительность в низовых звеньях управления в 1941 году.
Действительно, можно все ошибки свалить на политическое руководство и лично Сталина, который "не дал прямого указания на вывод войск по тревоге из военных городков".
Но так ли велика вина Сталина, при наличии ГШ и НКО, если в войсках Западного особого округа в результате нераспорядительности дело дошло до "стратегической внезапности и невосполнимых потерь личного состава в казармах"?
Для России действительно характерна "общая неготовность к войне" - такова ее специфика и особая стратегия отражение агрессии "массовой армией". Прежде всего в расчете на ее отмобилизование в течение 1-3 месяцев. Но факт и в том, что этого не произошло в ряде других округов и на флотах, которые встретили войну в боевой готовности и понесли минимальные потери, для них тактической внезапности не было.
Опыт войны и современных военных конфликтов показывает, что наша система тревог и степеней повышения боевой готовности не соответствует условиям и требует пересмотра примерно так же как это случилось в 1976 году. Правда, тогда обошлись "косметическими мерами" и ввели всего лишь "военную опасность", исходя из политических соображений и "собственного опыта войны". Тем самым правоприменение в силу непонимания общего замысла на низовом звене исполнителей было усложнено до предела, а одни и те же недостатки в боеготовности повторялись и повторяются по сию пору. То, что можно было услышать на разборе учений 30 лет назад слышится и сегодня, практически без изменений повторяются формулировки недостатков в процессе перевода ВС с мирного на военное время.
Положение ВС до крайности усложнилось, а проблемы приобрели характер неразрешимых противоречий по ряду позиций. Например, несоответствия численности и состава войск мирного и военного времени, условий содержания войск их комплектования и требований мобилизационного развертывания. Рассогласование средств и способов достижения целей в военно-экономической сфере настолько велико, что ни только об искусстве, но и самой стратегии говорить не приходится.
И тем не менее как в 1941 году так и сегодня вопрос заключается даже не в наличии или отсутствии руководящих указаний, а в практике применения предусмотренных мер повышения боеготовности в соответствии с обстановкой. Дело в инициативе, которая не связанна ожиданием указаний, в ответственности правоприменителей и нормальных условий применения войск, в отсутствии нормальной нормативно-правовой базы существования ВС, законов военного времени. Дело в общих подходах к решению проблем отражения агрессии с точки зрения интересов России, а не опасения спровоцировать войну или решения проблем миротворчества из гуманных соображений с оглядкой на интересы НАТО.
И речь не о том, что создание "профессиональной полностью боеготовой и компактной армии" неприемлемо для России. Напротив, можно согласиться с тем, что это перспектива развития ее ВС из современного состояния в духе мировых тенденций. Но есть ли возможность перейти к новому качественному состоянию ВС РФ в ближайшее время или надеяться на отражение агрессии Североатлантического блока, который в мирное время способен создать стратегические группировки объединенными вооруженными силами без всякого отмобилизования?
Однозначного ответа на вопрос нет.
Сегодня положение в целом весьма похожее на ситуацию 1940-1941 гг.
В связи с этим, следует остановиться на нескольких проблемах.
Во-первых, о продвижении НАТО на восток.
Во-вторых, о превентивных действиях для обеспечения обороноспособности России.
В-третьих, о военно-технической политике России на ближайшие 10-12 лет и в перспективе до 2025 года.
Что касается взаимоотношений с Северо-Атлантическим союзом, то здесь политика уступок и умиротворения без сомнения не может быть полезной для России и не принесет желаемых результатов мировому сообществу. Как бы не хотелось НАТО создавалось в качестве противовеса СССР и по большому счету России. Как в тридцатые годы процесс канализируется в восточном направлении. Более того, он приобретает действительно глобальный характер и речь уже идет не только о флангах.
В этих условиях для России есть только два пути.
Первый - безоговорочная капитуляция, и тогда нужно немедленно переходить к профессиональной немногочисленной армии, не мучая население рассуждениями о национальной безопасности России. О ней и речи быть не может при безусловном доминировании США при слабости России. Не нужно заблуждаться, через 2-3 года возможности для проведения самостоятельной российской политики не будет.