Однако, налеты оказались не достаточно "убедительными" для сейма Финляндии, чтобы решиться на разрыв с Германией. Война на северо-западе продолжалась до октября 1944 года.
"Но Финляндию, опять, не бомбили..."
И только проведение на северо-западе двух стратегических наступательных операций (Петрозаводск-Выборгской и Петсамо-Киркинеской) наземными войсками ВС СССР летом-осенью 1944 г. окончательно убедило руководство Финляндии в необходимости очистить оккупированную территорию Советской Карелии и Ленинградской области. Но это стоило РККА и флоту СССР 117-тысячных потерь в личном составе, в том числе около 30 тысяч убитыми. Можно было убедить финское руководство за счет решения проблемы вывода Финляндии из войны другим способом, по примеру США и Великобритании. Но советское руководство проявило гуманизм и естественно были неоправданные с точки зрения стратегии потери.
Возможно, с точки зрения "гуманитарного права" здесь не место рассматривать политические ожидания и последствия "ковровых бомбежек" или "превентивных ударов" для вывода из войны прямого агрессора или потенциального участника агрессии. Но очевидно, что "жестокость - есть высшая форма гуманизма на войне", если действительно иметь в виду "не исторические водевили, а миллионные потери и подвиг народа".
И желательно, чтобы в будущем было поменьше жестокости к своему народу, а для того чтобы проявлять модный ныне гуманизм следует осуществлять жесткую политику к потенциальным агрессорам в интересах России и всеобщей безопасности. Пока видим неоправданный гуманизм к агрессору, что оборачивается жестокостью к своим войскам и к собственному народу.
Стоит ли удивляться, что борьба с бандитизмом требует массового героизма со стороны войск и невероятных жертв народа, а специфические приготовления организованных банд к ведению полномасштабных действий воспринимаются как безобидные действия мирного населения и миграция от ужасов войны?
Вспомним хотя бы образование 200 тысячного контингента беженцев на территории Ингушетии, по существу это было отселение бесполезного для войны чеченского населения из зоны боевых действий при условии его содержания "федералами". Можно напомнить уже основательно забытые терракты в Москве осенью 1999 года с целью оказания давления на психику народа и "сражение" 6 пдр 76 вдд в марте 2000 года. Действительно, слабость порождает агрессию, а ничем необъяснимый гуманизм к "условно мирному населению" - только жестокость к собственным войскам и русскому народу.
В России такие соображения стали каким то странным правилом политики и стратегии.
Но соответствует ли подобное "правило" интересам народа?
Почему нас преследовали неудачи в первый период войны вплоть до конца 1942 года?
Можно найти объяснение этому "внезапностью нападения". Но внезапность может быть только тактической, когда тебя застали врасплох, неподготовленным к бою. Примеров можно привести множество от бомбардировки немцами целых авиадивизий на аэродромах базирования мирного времени, до обстрела казарм со спящим мирным сном личным составом дивизий, своевременно не выведенных в районы сосредоточения или боевого применения.
Но всё упорно переводится на "стратегическую внезапность", как будто бы война "грянула как гром с ясного неба".
Так ли это?
Наверное нет, все понимали неотвратимость столкновения с объединенной гитлеровской Германией Европой. Но креститься начали после того как своевременно не были предприняты меры исключающие тактическую внезапность. На фоне ошибок стратегического звена управления и общей неготовности страны и ВС к отражению агрессии многие по сию пору открещиваются от того, что была проявлена элементарная нераспорядительность в низовых звеньях управления в 1941 году.
Действительно, можно все ошибки свалить на политическое руководство и лично Сталина, который "не дал прямого указания на вывод войск по тревоге из военных городков".
Но так ли велика вина Сталина, при наличии ГШ и НКО, если в войсках Западного особого округа в результате нераспорядительности дело дошло до "стратегической внезапности и невосполнимых потерь личного состава в казармах"?
Для России действительно характерна "общая неготовность к войне" - такова ее специфика и особая стратегия отражение агрессии "массовой армией". Прежде всего в расчете на ее отмобилизование в течение 1-3 месяцев. Но факт и в том, что на флотах, встретили войну в боевой готовности и понесли минимальные потери, для них тактической внезапности не было.
Опыт войны и современных военных конфликтов показывает, что наша система тревог и степеней повышения боевой готовности не соответствует условиям и требует пересмотра, примерно так же как это случилось в 1976 году, по инициативе НГШ Маршала Советского Союза Куликова. Правда, тогда обошлись "косметическими мерами" модернизацией системы БГ, исходя из политических соображений и "собственного опыта войны". На этом ситуация с модернизацией системы перевода войск с мирного на военное положение была заморожена и поэтому сегодня с полным правом можно говорить о том, что мобилизация превратилась в исторический анахронизм для НАТО, а мы топчемся на месте, не понимая, что в основе реформ должна быть существенная перестройка именно мобилизационной системы ВС и государства в целом.
Следует отметить, что в 1976 году правоприменение ВС в силу непонимания общего замысла перевода войск на военное положение на низовом звене для исполнителей было усложнено до предела. Вместе с тем, одни и те же недостатки в боеготовности повторялись и повторяются по сию пору. То, что было услышано когда - то на разборе учений (25-30 лет назад) слышится и сегодня. Практически без изменений повторяются формулировки недостатков процесса перевода ВС с мирного на военное время тогда и сегодня.
Современное положение ВС до крайности усложнилось, а застаревшие проблемы остались и приобрели характер неразрешимых противоречий по несоответствию численности и состава войск мирного и военного времени, условий содержания войск и способов комплектования, требований мобилизационного развертывания и наличных ресурсов. Здесь можно отметить рассогласование средств и способов достижения политических целей государства в военно-экономической сфере: дальнейшее содержание армии становится опасным для государства, но ее ускоренный демонтаж с благими намерениями еще более опасен для общества в силу неуправляемости процесса ликвидации избыточного вооружения. Рассогласование настолько велико, что ни только об искусстве, но и самой стратегии говорить не приходится.
И тем не менее, сегодня как в 1941 году вопрос заключается даже не в наличии или отсутствии руководящих указаний, а в практике применения предусмотренных мер повышения боеготовности в соответствии с обстановкой и состоянием войск.
Дело в инициативе, которая не должна быть связанна ожиданием указаний, дело в ответственности правоприменителей и условий для применения войск, в отсутствии нормальной нормативно-правовой базы существования ВС, законов военного времени.
Дело в общих подходах к решению проблем отражения агрессии с точки зрения интересов России, а не опасения спровоцировать войну или решения проблем миротворчества из гуманных соображений с оглядкой на интересы НАТО.
И речь не о том, что создание "профессиональной полностью боеготовой и компактной армии" неприемлемо для России. Напротив, можно согласиться с тем, что опасность консервации архаичного облика как раз и заставляет рассматривать перспективу развития ее ВС из современного состояния в духе мировых тенденций, которая практически безальтернативна. Но есть ли возможность перейти к новому качественному состоянию ВС РФ в ближайшее время или надеяться на отражение агрессии Североатлантического блока, который в мирное время способен создать стратегические группировки объединенными вооруженными силами без всякого отмобилизования?
Однозначного ответа на вопрос нет.
Действительно, сегодня положение в целом весьма похожее на ситуацию 1940-1941 гг.
В связи с этим, следует остановиться на нескольких "проблемных" для российской стратегии вопросах.