Мой новый знакомый, слушал ее "блекотанье" в пол уха, после затянувшейся паузы, с едва заметной иронией заметил: "русскому роду нет переводу..." и поведал свою немудреную историю семьи Русаковых.
...На кладбище приехали как положено, в первой половине дня, но в отрытой наполовину могиле оказался неподъемный по зиме валун. Труды пошли прахом, и копать пришлось заново.
Ожидание затянулось надолго.
Нехитрый кладбищенский ритуал закончился только в сумерки, за два часа до отхода его поезда на Москву. Но он еще успел без спешки и суеты помянуть покойного за нехитрым столом. Сергей Николаевич был последним из мужчин старшего поколения Русаковых и единственным близким ему родственником из когда-то многочисленной семьи.
Без лишних слов простился с невесткой.
Двоюродные братья молча проводили его до трамвая. Говорить было собственно не о чем: он никогда не одобрял разорительных попыток старшего, Александра, заняться "бизнесом", а с младшим, Алексеем, был почти незнаком.
Этой февральской ночью никто из троих еще не знал, что им уже никогда не суждено встретиться вместе.
Скорый поезд не задержался, и стоянка оказалась короткой.
Он быстро нашел свое место в вагоне и неожиданно для себя попал в общество двух кавказцев и блондинки лет тридцати. Соседство - не из приятных, но отступать было собственно некуда. Купленные в оба конца билеты и суета в проходе не оставляли выбора. Соседи инстинктивно почувствовали его скрытую отчужденность и на время прервали пустое общение малознакомых спутников.
С твердым намерением не подниматься до самой Москвы улегся на верхней полке. На фоне ритмичного стука колес уже через пять минут его уставшее сознание медленно ворочалось в ворохе событий, отмечая только отдаленную боль смерти и похорон...
Разбуженный толчком вагона он начал фиксировать отдельные слова и фразы попутчиков снизу. Пока бессознательно, но потом все более с явным беспокойством, начиная понимать, что каким-то странным образом разговор кавказцев и "окающей" блондинки касается его лично. На фоне, событий занимавших не последнее место в новостях с юга, постепенно проявился общий смысл разговора. Обсуждались "цены за услуги" снайпера в Чечне. Блондинка похвастала своими успехами в спортивной стрельбе, и чеченцы предлагали ей отправиться на войну для пополнения кошелька и отряда "белых колготок". Работа оценивалась "по сотне баксов за каждую большую и не менее тридцати за маленькую звезду на погонах убитого российского офицера".
За звоном посуды внизу он еще не воспринимал услышанное в всерьез. Но почти автоматически отметил, "голова лейтенанта 131 майкопской бригады (его бывшего и лучшего курсанта, погибшего в первую ночь этого злосчастного года), "не считая командировочных", стоила всего сто двадцать долларов.
Закипала тихая злость.
Он повернул голову и окинул взглядом доступную часть купе. В углу у окна, все так же поджав ноги, сидела миловидная блондинка. Рядом с ней - небритый чеченец. Другой, по всей видимости, расположился у окна напротив.
Почти невидящим взглядом мазнул расслабленную выпитым бабенку и остановил глаза на невзрачном, вертлявом чеченце рядом с ней. Поймал его глаза. Как-то само собой внизу наступило неловкое молчание, и он понял - без приключений до Москвы не доехать.
Еще не вполне сознавая, что будет дальше, без лишних движений оказался внизу. Стоя в дверях, еще раз окинул тесное пространство взглядом и к своему удивлению обнаружил еще двух небритых кавказцев в надвинутых до бровей кепках. Когда и как оказался в купе третий, память не зафиксировала. Эти двое были поздоровее первого,
"Идти на разборку сомнительными результатами было не в его правилах. Хорошо зная повадки чеченцев и нравы "транспортной милиции", счел за благо отступить и, как ему показалось, не теряя лица, бросил: "За капитана даете больше, чем за майора. Несправедливо. И моя голова стоит дороже ваших поганых шести сотен. Не торгуясь, даю пять минут на размышления и принятия разумного решения".
Поезд со скрипом, длинно притормаживал.
За окном тамбура потянулись заборы, едва освещенные станционные постройки. Показалось деревянное здание вокзала с надписью на криво повешенном транспаранте - "Чебсара". Где-то в подсознании мелькнула мысль - не далеко отсюда, в потемках февральской ночи доживала свой век брошенная всеми деревенька его детства.
Через окно в грязных потеках сажи среди немногочисленных пассажиров, проводников, станционной обслуги, нетрезвого мужика в окружении бесформенных фигур милиционеров с дубинками, на станционной платформе заметил три знакомые физиономии в нелепых для зимы кепках.
Посадка заканчивалась, толпа быстро редела...
Наконец поезд дернулся и, набирая скорость, двинулся к месту назначения, ближе Москве и югу. Туда, где шла война, и гибли под пулями "снайперов в белых колготках" его боевые товарищи.
Остаток ночи он провел в одиночестве и спасительной отрешенности от мира, с горьким осадком какой-то незавершенности собственной жизни и поступков.
Гремели железом фермы мостов и встречные поезда, мелькали огоньки редких станций, в непроглядной темени ночи едва угадывались, перелески, поля и селения спящей тяжелым сном России...
Весной того же года младшего из Русаковых, Алексея, призвали на службу, а следующим летом он был тяжело ранен в Грозном и, не приходя в сознание, скончался в московском госпитале.
Вслед за этим, в декабре, Александр "попал в автокатастрофу", как говорят, "преднамеренно устроенную его конкурентами и кредиторами". Стал полным, но официально не признанным инвалидом. Не работает - "живет как птичька божия". Невестка, похоронив мужа, а через год и любимого, младшего сына, никак не может найти себя от горя.
Прошло четыре года, и на днях он снова побывал на череповецком кладбище. Бывшая окраина "городского погоста" с длинным рядом могил, вырытых еще той зимой, расширилась и превратилась в "благоустроенный участок", последнее пристанище для многих его земляков. Теперь, у вынутого из земли и отмытого летними дождями многопудового валуна, под черными крыльями скромных памятников рядом лежат последний из старшего поколения рода Русаковых и младший из его сыновей.
Говорят "Алексей подавал большие надежды"...
***
Я слушал историю рода Русаковых с чувством незавершенности собственной жизни и задавал себе вопросы: чего ради на долгой дороге к "благоденствию" нескольких поколений русских в террор-войне потеряно безмерное число отцов, сыновей и братьев? Сколько не родилось детей в русских семьях за годы разрушительных реформ?
Что ждет русский народ в новом XXI столетии?
Анчуков Сергей Валентинович родился в Вологодской области, в 1949 году. Профессиональный военный, уволен из ВС РФ в звании полковник из Центра стратегических исследований ГШ ВС весной 1999 года. Академию им. М.В. Фрунзе окончил в 1982 году.
Проходил службу в войсках ЛенВО, МВО, ДВО. Более восьми лет работал в Генштабе ВС СССР и РФ.
Кандидат военных наук (1991 год).
Предложенные читателям материалы часть рукописи книги "Тайны неисследованной мятеж-войны: Россия на рубеже столетий". Книга написана в период с августа 1999 года по октябрь 2000 года с включением опубликованных ранее и существенно доработанных статей. Представляет собой дневник событий с комментариями автора.
1 Имею в виду, в том числе и книгу моего коллеги А. Паршева "Почему Россия не Америка?" (350 страниц по 40 строк, 5 тысяч экземпляров в два захода, итого 70 миллионов строк, по одной срочке на каждого дееспособного жителя великой России). О ней говорят, что "ее неплохо бы ввести в программу школьного и университетского образования, а семинары по ней провести со всеми "российскими чиновниками", включая министров с приемом зачетов. Это вам не пустозвонства о тайнах КГБ или мифотворчество Резуна. Последний, кстати, издается в России стотысячными тиражами. Именно поэтому "мысли Резуна" надутые ветродуями из ЦРУ известны очень многим дееспособным гражданам России. Разумеется эти "церэушные мысли" разделяются масовым читателем - "потому, что об "об этом все говорят" и пишут чуть ли не на всех заборах. Вспомните предвыборную компанию - "изверг Сталин" и "коммунистическая угроза" были любимой темой "пиарщиков" всенародно избранного впоследствии Б. Ельцына, они не слезали с экранов, говорили и строчили... с опорой на классика ЦРУ Резуна, простого как правда и подлого до изумления Млечина, и многозначительного до психопатии Радзинского.