– Пытаются загладить? – скептически поинтересовался Никита. – Надеются, что на суде зачтётся?
– Возмещают, – поправила Марина.
Бывшая одноклассница неожиданно показалась взрослее и мудрее. Никита вскинул брови:
– А молодые, получается, творят только зло? Почему нельзя сразу делать добрые дела?
Она невесело усмехнулась:
– В нашей жизни страх – гораздо более сильный источник, чем благодарность.
– Источник чего?
– Эмоций. Энергии. Силы… Людской страх даёт ведьме власть над окружающими. Очень сладкую.
– А-а… – Никита помолчал. – А твоя бабушка… уже много прожила?
– Много. Но недостаточно. К сожалению.
– Понятно, – Никита потёр переносицу. Значит, замолить грехи не успела.
Но это не повод коверкать жизнь внучки!
Никита хмыкнул, энергично хлопнул себя по коленям и поднялся:
– Ладно, не важно. Куда отправится душа ведьмы – её дело. А мы уходим.
– Куда? – вскинулась Марина.
– Для начала – отсюда. После решим.
Он протянул ей руку, но она покачала головой:
– Я не могу.
– Да почему?!
– Я не выполнила просьбу бабушки, хотя она обо мне всю жизнь заботилась. Но я не брошу её в последние часы… Даже уже минуты.
– Ты же всё равно не зайдёшь туда! – почти закричал Никита.
– Но я всё-таки рядом, и она это чувствует, – возразила Марина.
Никита открыл было рот, но она добавила:
– Представляешь, как ей плохо? Гораздо хуже, чем мне, чем нам. Больно, страшно, невыносимо… Я не могу оставить её. Прости.
Она замолчала, снова подошла к печке и присела, уставившись в пламя. Никита напряжённо думал.
– Ты, конечно, можешь уйти, – дрогнувшим голосом, не оборачиваясь, сказала она.
Никита долгим взглядом посмотрел на её подрагивающую спину, запахнул куртку и, не сказав ни слова, вышел.
Серое предрассветное небо хмурилось тучами. Дождь не прекратился, даже, кажется, стал сильнее. Всполохи молний сверкали очень близко, оставляя яркие следы на сетчатке. Грянул гром, ветер взбесившимся скакуном пронёсся по улице, подняв листья и мусор, закружился над тёмной покосившейся избой, образовав гигантскую воронку.
Оглянувшись, Никита замер: ему показалось, что из трубы вырываются красные искры. Он покачал головой и отвернулся. В едва начинающей отступать темноте почти ничего не было видно, подошвы скользили по мокрой земле, мусорный ветер хлестал по лицу колючей песчаной лапой, но Никита, щурясь, упрямо пробирался вперёд.
Через двадцать минут, весь мокрый и исцарапанный, он ввалился в избу, едва не снеся дверь. В нос ударил запах гари, глаза заслезились от слепящего красного света. В проёме виднелась маленькая стройная фигурка, напряжённо застывшая посреди кухни.
– А-у-а! – взвыло за дверью.
– М-ма-у-а! – раздался ответный вопль из-за пазухи у Никиты.
Никита решительно подошёл к ведьминой двери, выволок из-за пазухи отчаянно сопротивляющегося кота, пинком распахнул дверь и закинул кота внутрь.
Торжествующий вопль, грянувший из-за двери, оглушил парня и, наверное, разбудил всю улицу. В ту же секунду взъярившийся ветер сорвал ставни с кухонного окна, и в стёкла брызнул первый рассветный луч солнца.
Никита бросился вперёд. Кухня пылала. То ли выскочившие из печи угли, то ли ищущая выхода ведьминская сила подожгли деревянный пол, который тлел, разгораясь. Обугленный стол накренился, один из стульев полыхал, треща старым лаком. На глазах у Никиты вспыхнули занавески, мгновенно превратившись в чёрные лоскуты.
В центре, в огненном кольце, неподвижно стояла Марина. Снова босиком. Голубой свитер валялся у её ног, и искры уже прожгли в нём дыру.
– Марина! – крикнул Никита и закашлялся от едкого дыма.
Она не слышала его. Запрокинутое лицо, устремлённый вверх неподвижный взгляд, бессильно свисающие тонкие белые руки – она как будто не замечала бушующего вокруг неё пожара. А, может, наоборот, видела нечто большее, чем Никита.
– Марина!
Он перепрыгнул через горящий стул и попытался схватить девушку, выволочь её из беснующейся стихии. Прямо перед ним взметнулся к потолку язык огненного кольца, едва не опалив лицо. Он отшатнулся и бросился в другую сторону – там, где горело не так сильно. Однако огненное кольцо вновь не пропустило его.
– Марина!
Она стояла безучастная, спокойная и бледная. Никита лихорадочно сорвал с себя куртку и начал сбивать огонь, стараясь потушить хотя бы отдельные очаги, пока они не превратились во всепожирающую стену. Если удастся загасить тлеющий пол, он сможет подобраться к ней. Никита не замечал ни вспухших волдырей на руках, ни прожжённой одежды, ни катящихся по чёрным от сажи щекам горячих слёз.