Тень существа, прильнувшая было к гладкой раме, метнулась к трюмо, нырнув в отражение, и в ту же секунду выскочила следом за падающей девушкой.
Со звенящим грохотом громоздкая конструкция повалилась на пол, рассыпаясь сотнями острых осколков.
Словно в замедленном кино, Даша видела: всё ещё храня отражение зеркального коридора и тёмной фигуры в нём, они разлетаются по комнате. Она прижалась к кровати, поджав под себя ноги, прикрывая голову руками. Колкая пыль окружила её туманом, острыми когтями разрывая кожу, врезаясь в плоть.
– Ма-ама-а-а, – звенело в голове.
Это Машка Афанасьева, не успев спрятаться от осколков, поймала один из них, до кости разорвав ладонь. Кровь хлынула на джинсы, клетчатую рубашку, стекая алыми пятнами на светлый ковёр. – У-е-о, – стонала подруга, прижимая к себе почерневшую руку.
Тень, перескакивая из одного осколка в другой, рассыпаясь тысячами фрагментов, пролетала над их головами, пока не накрыла чёрной звенящей пылью всё пространство. Душное мгновение – и зеркальная пыль с шелестом осела.
– Маш, ты как? – тяжело дыша, спросила Синицына.
– Чёрт, чёрт, чёрт, – прижав к груди руку, словно баюкая младенца, подруга металась по комнате, наступая на осколки: те хрустели, как сухие кости. С локтя чёрным мазутом падала кровь.
– Маш, руку надо перевязать! – бросилась было на помощь Синицына.
Но подруга уже открыла шкаф и выхватила из него первую попавшуюся тонкую цветастую тряпку, полотенце, энергично наматывая его вокруг ладони:
– Ты офигела, что ли, Синицына?! – орала она, захлёбываясь от боли. – Чего ты скачешь как умалишённая!
– Маш!
– Если б я только знала, что ты такая идиотка!..
– Маш!
– Что «Маш»? – подруга повернула к ней искажённое болью и ненавистью лицо. Дарья отшатнулась, едва узнавая. – Я уже шестнадцать лет как «Маш», только с такой как ты кретинкой первый раз столкнулась…
– Маш, прекрати, – пробормотала Синицына. Её собственные руки, плечи, незащищённая шея словно паутиной были покрыты маленькими царапинами. Тонкие и прозрачные, слабо поблёскивающие в жёлтом свете свечей, осколки, размером не больше головки швейной иглы, торчали из кровоточащих ран. Она боялась пошевелиться. – Я вся в стекле, щёлкни выключателем, пожалуйста, может, дали свет…
Мария прищурилась, но не шелохнулась.
– Так тебе и надо! – отрезала она неожиданно жёстко. – Если бы не ты, ничего бы этого не случилось.
Дарья, поняла, что сейчас рассчитывать на помощь подруги не приходится, надо выкручиваться самой, и осторожно приподнялась. Тело словно огнём опалило: мелкие осколки, плотно покрывавшие руки, впились ещё глубже. Пока она не двигалась, стеклянный скафандр не причинял боль, но стоило ей пошевелиться – весь этот колкий ёжик пришёл в движение, медленно разрезая плоть.
Она тяжело дышала.
Весь пол был усеян осколками зеркала, крохотными треугольниками, преломляющими мутное пространство. В отличие от Афанасьевой, Дарья была в тонких капроновых носочках, и идти по такому опасному ковру не решалась.
Немного приподнявшись, она спустила рукава тёплого свитера так, чтобы укутать ими кисти рук. Осторожно сделала одно движение, передвигаясь на четвереньках.
Мария, прищурившись, наблюдала за стараниями подруги. В её глазах сверкало брезгливое любопытство.
Не дав Дарье доползти до двери, она утробно рыкнула, с размаху ударив её ногой под рёбра.
Та ахнула от неожиданности и завалилась на бок, прямо на острые осколки, от которых так старательно береглась:
– Афанасьева, ты чего?! – задыхаясь от боли, завопила она.
Подруга молча перешагнула через неё и вышла из спальни.
***
Когда боль немного улеглась, Даша осторожно перевернулась на живот. Куском деревянной рамы она немного расчистила пространство вокруг себя, и, наконец, смогла встать.
Дотянувшись до трюмо, на котором, подрагивая, белели свечи, она подцепила алюминиевую кастрюлю и притянула к себе, больно обжегшись каплями воска. Но это уже не имело никакого значения.
Единственное, о чём она мечтала сейчас – это убраться отсюда подальше.
Сделав широкий неуклюжий шаг, чтобы перешагнуть через поблёскивающие в свете свечей осколки, и едва не потеряв равновесие, она шагнула в коридор.
Первое, что она почувствовала – это запах.
В квартире остро воняло гнильём. Не мусором с помойки. Не пылью или сыростью.
Как-то, будучи на даче, они жарили шашлыки. Маринованное мясо, лук, специи. Убирать поручили ей. Но, подслеповатая, она пропустила лужицу крови, затёкшую между столом и мойкой. В жаре, к утру в кухне стояла точно такая же, как сейчас, вонь.