В конце стояла подпись Эффи.
— Итак, — прошептал Бам, дрожа от гнева, — я стал жалким рабом этой женщины. Я имел глупость связать себя с ней, и теперь она издевается надо мной! В каждой ее фразе я слышу ту иронию, которая жгла меня при нашем последнем свидании.
Он в бешенстве топнул ногой.
— Проклятие! Ненавижу! Что ж, придет и мое время, когда вы дорого заплатите, моя гордая красавица, за те унижения, которые я сейчас терплю…
Действительно, положение Бама было незавидным во всех отношениях.
Там, где он надеялся найти союзника, он встретил деспота. Его вольная разбойничья душа не могла терпеть этой зависимости, этого слепого подчинения… И — кому?!
До сих пор он терпел. Он сознавал силу этой женщины и искренне соглашался жертвовать своим самолюбием для блага общего дела. Но он надеялся, что настанет день, когда она придет к естественному решению посвятить его во все тонкости дела на правах партнера. И он терпеливо ждал этого решения. Его эротические устремления в отношении Эффи сменились теперь холодным и злобным желанием покорить, сломить эту женщину, растоптать ее самолюбие.
Теперь не любовь влекла его к ней, а гордость. Он хотел, чтоб она принадлежала ему телом и душой, а вот тогда с каким наслаждением он отомстит ей!
Сильный стук в дверь вывел его из задумчивости.
И в дверном проеме возникли почтительные фигуры наших друзей Трипа и Мопа.
— Как? Вы здесь? — рявкнул Бам. — Я, кажется, запретил вам являться в Бруклин под каким бы то ни было предлогом!
Бам даже обрадовался случаю выместить на ком-то свой гнев.
— Тише! — приложил палец к губам Трип.
— Тише! — повторил Моп.
Затем оба обернулись и заглянули через перила лестницы.
— Никого! — сказал Трип.
— Да войдете ли вы наконец? — спросил Бам.
И, схватив Мопа за руки, он втащил его в комнату. Трип вошел следом и закрыл дверь.
Потом оба, приложив палец к губам, повторили таинственное «Тс-с!»
— Милые друзья, — начал сухо Бам, — я не люблю глупых шуток… Довольно играть роли шутов-заговорщиков и объясните мне, что привело вас сюда?
Друзья переглянулись. Трип решился заговорить.
— Милейший Бам, вы действительно запретили беспокоить вас здесь… но случай, на наш взгляд, настолько серьезен…
— Хорошо! — сказал Бам. — Что же произошло?
— Вот что, — продолжал Трип. — Сегодня утром, чуть ли не на рассвете, наши славные разносчики уже выкрикивали на улицах это странной объявление «Девятихвостой кошки»! «Воспоминания повешенного! Купите преступление на Чертовой Горе!» Как вдруг…
— Было десять часов, — уточнил Моп.
— Открывается дверь нашей конторы… и является великолепнейший лакей, одетый во все черное. Честное слово, я едва подавил в себе желание поклониться ему! «Здесь «Девятихвостая»?» — спрашивает этот великолепный экземпляр. — «Здесь», — отвечаю я, приосанившись. — «Сколько осталось у вас номеров?» — опять спрашивает ливрея. Мой мозг осеняет вдохновение свыше и я отвечаю: «Двадцать три тысячи…» — «Хорошо, — говорит тот, — я покупаю все». Я предчувствовал что-то в этом роде! Между тем, покупка сразу двадцати трех тысяч «Кошки» представлялась по меньшей мере странной. Я должен уточнить, что у нас оставалось менее пяти тысяч… но, к счастью, мой сообразительный друг немедленно побежал в типографию, и там принялись печатать на всех парах!
— Отлично разыграно! — сказал Бам, невольно улыбаясь при виде мошеннической ловкости своих вассалов.
Трип и Моп поклонились в ответ на эту похвалу.
— И больше ничего? — спросил Бам. — Пока я в этом не вижу ничего особенно занимательного.
— На вас не угодишь, — с чувством собственного достоинства сказал Трип. — Во-первых, это дает хороший куш, во-вторых — ловкая шутка, в-третьих — подъем промышленной деятельности! Но это еще не все…
— Что еще?
— Лакей забирает эти двадцать три тысячи. Потом заходит ко мне в кабинет. «Вы редактор этой газеты?» — «Я». — «Не угодно ли вам прийти в пять часов в ресторан гостиницы «Пятая авеню»? Вы назовете свое имя швейцару и тогда увидите одно лицо, желающее с вами говорить». — «Его имя?» — спрашиваю я любезно. — «Эта особа сама назовет себя». — «Я, право, не знаю, стоит ли мне…» — «Я это вам советую!» — заявляет камердинер тоном, в котором звучали повелительные нотки. Понятно, что, как только он ушел, я последовал за ним и попал на Уолл-стрит… А там обнаружил, что лакей шел к одному джентльмену, которого я узнал…