Вдруг он обратил внимание на лицо Дана Йорка.
— Дан, — воскликнул Колосс своим звонким голосом, — в то время, как я там рисковал жизнью, чтобы спасти целый город, чтобы остановить этих убийц, что вы делали тут?
Колосс гневно смотрел на него.
— Неужели Дан Йорк изменил самому себе? Неужели он вернулся к постыдным привычкам, которые унижают человеческое достоинство? Отвечайте, Дан! Я имею право задать вам этот вопрос!
Дан Йорк поднял голову.
— А! — воскликнул он. — Вы смотрите на мое измятое лицо… И обвиняете меня… Вы спрашиваете, что я делал? Да, я пьянствовал… да, я жертвовал частью своего мозга… Но зато теперь я все знаю!..
И он на мгновение замолчал.
— Пьянство! — продолжал Дан. — Вы клевещете на пьянство! О, вы правы! Постыдно то пьянство, которое превращает человека в животное, которое притупляет чувства, которое унижает человеческое достоинство! Но мое пьянство совсем иного рода! Это развитие ума в десять, в сто раз! Это горячка совести…
— Дан! Дан! — простонал Колосс. — Вы убиваете себя!
— Я убиваю себя? Ну, что ж, я отлично это знаю! К чему же годилась бы жизнь, если бы человек не имел права истратить ее как фундамент для сооружения хороших и честных дел? Эта жизнь принадлежит мне!
Он вынул из бокового кармана тетрадь.
— Прочитайте, — сказал он. — Силой логических выводов я восстановил верность фактов. Да, я был пьян… но я все ясно видел. Знаете ли вы, что это за бумаги? Это доказательство преступления Меси! Это возвращение богатства Гардвинов Нетти и ее братьям! Это торжество правосудия!
Колосс взял рукопись Дана и пробежал ее глазами.
— Все верно! Это так! — шептал он. — Да, доказательства полные и бесспорные.
Подойдя к Дану, он протянул ему руку.
— Друг мой, простите меня. Вы сделали еще больше, чем я!
А между тем Нетти и ее братья с нетерпением ожидали объяснения всем этим таинственным речам.
Колосс стал громко читать записки Дана Йорка.
Поэт слушал и глаза его сверкали… Гордое сознание исполненного долга сияло на его лице… Он отдал этому все силы, последние…
Колосс читал про сцену в форте Касдвик, про надежды братьев Марка и Тома, про предательство Джона, про открытие золотой жилы и про ужасную трагедию.
Дети Марка Гардвина плакали. Что они пережили в эти минуты! Нетти думала о своей матери, бедной женщине, лежащей там, на кладбище для бедных, умершей от голода и холода из-за преступления этих двух негодяев…
Когда чтение окончилось, воцарилось глубокое молчание.
Майкл заговорил первый.
— И наш отец не отмщен! — прошептал он.
— Тиллингест уже умер, — ответил Колосс, — умер от отчаяния, обманутый своим соучастником. Конечно, его страдания недостаточно искупили совершенное им, но он оставил в наследство своей дочери ответственность за свое преступление. Если б она была честная, то не стала бы эксплуатировать чужую тайну, а возвратила бы похищенное, искупила бы грехи отца. Но она не захотела этого. Высшее правосудие наказало ее. Что же касается Джона Гардвина, то он тоже поплатился жизнью за свои преступления…
— Меси не поплатился! — возразил Майкл.
— Нет. Пока — нет! — сказал Колосс. — Но нужна ли его смерть? Разве смерть может быть достаточным наказанием за такие низости! Он пользовался плодами своего преступления так долго, а вы накажете его в одну минуту! Что такое смерть для подобных негодяев?
— Что же вы предполагаете делать? — воскликнул Лонгсворд. — Как наказать его?
— Я думаю об этом, — ответил Колосс. — Но прежде всего нужно отнять у него неправедно нажитое состояние… Дан Йорк, согласны вы с моим мнением?..
— Я в вашем распоряжении, — ответил Дан.
— Остается еще Бартон, — продолжал Колосс. — За ним тоже тянется шлейф…
— Бартон умер, — произнес Лонгсворд.
И в нескольких словах рассказал ужасную сцену ночью в Хоубокене.
— Пойдемте со мной, — сказал Колосс Дану Йорку. — Займемся Арнольдом Меси.
Поэт встал и вышел вслед за этим маленьким, но таким большим человеком.
22
ЦЕНА СВОБОДЫ
Доктор Коули нервно расхаживает по своему кабинету. Он кажется еще более высоким и худым, чем обычно.
Диксон, его помощник, также проявляет признаки нервозности.
— С номером двенадцать ничего не поделаешь, — говорит Коули.
— Не поделаешь, — повторяет Диксон. — Она категорически отказывается от любых видов… лечения.
— Отказывается, — иронически буркнул доктор. — А вы на что? Я вас спрашиваю, Диксон!