Надо признать, что Париж напрасно пытается завести у себя что-нибудь подобное колоссальным гостиницам Америки, открытым для всех четырех ветров света.
«Манхэттен» не просто гостиница, это центр целого мира – пуп его, как сказал бы Виктор Гюго.
Там останавливаются конно-железные дороги. В нижнем зале всемирная транспортная контора выдаст вам билеты в Олбани точно так же, как и в Петербург, в Сан-Франциско, Пекин или Париж – по вашему выбору.
Насчитайте пятьсот служителей – и вы только приблизитесь к истине. Все бегают, снуют, толкаются, поднимаются и спускаются по лестницам; одуряющий шум, нескончаемый гул вопросов, ответов, приглашений и объявлений… Вавилон – не то слово для сравнения с «Манхэттеном»!
Административная служба занимает целый этаж и управляется лицом, которое получает жалованье министра.
Хотите получить какие-нибудь сведения? Идите направо! Хотите заказать рекламу? Налево! Желаете комнату? На каком этаже? Скорей! Здесь нельзя медлить! Цены известны. Не пытайтесь торговаться, вас на станут слушать. Здесь все дорого. Рассчитывайте на это.
Чтобы описать этот небольшой мирок, нужен целый том. Учитывая то, что нам придется еще не раз входить в эти двери, в эти ворота, во двор, забитый каретами, багажом, входящими и выходящими людьми, на время оставим описание «Манхэттена».
Около полудня этого дня холл гостиницы был, в полном смысле слова, набит битком.
Стоял такой шум, что ничего нельзя было расслышать, кроме одного слова: «Тиллингест».
Нет, его не награждали обидными эпитетами, его не проклинали и даже не осуждали.
Просто разговаривали. И по мере того, как в умах говоривших возникали погибшие вследствие этой смерти миллионы, все они испытывали ощущение почтительного ужаса, который охватывает путешественника при виде живописных развалин древнего мира.
– И все это сделал Меси?
– Неужели Меси?
И тогда разговор переходил на Арнольда Меси.
И звучали слова, напоминающие знаменитую фразу европейских дворов: «Король умер! Да здравствует король!»
Все восхищались бульдожьей хваткой Меси, все восхищались его финансовым талантом.
В это время два субъекта яростно протискивались сквозь толпу. Это были Трип и Моп, на которых, впрочем, никто не обращал внимания.
Их причудливые туалеты, их манеры переодетых мошенников никого здесь не удивляли. Совсем другие заботы занимали собравшихся…
Во время движения сквозь толпу каждому приходилось сдерживать странные поползновения своего товарища. Трип хлопал Мопа по руке, когда она тянулась к какому-нибудь раскрытому карману. В свою очередь Моп делал яростные знаки Трипу, любовно заглядывавшемуся на цепочку от явно чужих часов.
И оба, свирепо вращая глазами, шепотом призывали друг друга к порядку и порядочности.
Было уже около двенадцати часов, а Бам не появлялся…
– Не подшутил ли он над нами? Чего доброго…
– Над нами не подшучивают! – произнес Моп со зловещей отчетливостью.
– А вот и он! – сказал Трип.
– Где?
– Там, направо!
Трип не ошибся. Но только его опытный глаз мог сразу узнать экс-клиента «Старого флага».
Мы уже говорили, что Бам был довольно красив. Его стройная фигура, густые волосы, энергичное и в то же время хитрое выражение лица составляли оригинальное целое.
Но как далек был от недавнего бродяги в лохмотьях этот холодный, бледный, изящный господин в отлично сшитом костюме!
Бам стоял у камина.
Трип и Моп, растолкав толпу, подошли к нему.
Бам подал знак лакею, уже заранее предупрежденному, и, не говоря ни слова, повел своих коллег в отдельную комнату.
– Шампанского, сигар! – произнес Бам кратко.
Оба друга ошалели.
Они вертелись вокруг Бама, как факиры вокруг идола, не смея до него дотронуться.
– Дорогой мой Бам… – начал Трип.
– Достойный друг мой! – всхлипнул Моп.
– Во-первых, – произнес Бам, – здесь нет ни Бама… ни Трипа… ни Мопа… Здесь прежде всего я, Гуго Барнет из Кентукки.
– А!..
– Затем, – он указал на Трипа, – полковник Гаррисон.
Трип встал и отвесил церемонный поклон.
– Наконец, Франциск Диксон из Коннектикута.
– Отлично, – сказал Моп.
– Это еще не все. Гуго Барнет – банкир, маклер, участвующий в торговле солониной и мануфактурой.
– Хорошо.
– Гаррисон и Диксон…
Тут внимание Трипа и Мопа удвоилось.
– Гаррисон и Диксон – журналисты.
Гомерический взрыв смеха приветствовал это странное назначение.
– Журналисты! – воскликнул Трип, покатываясь от смеха.
– И без журнала! – визжал Моп.
– Журналисты и с журналом, – холодно продолжал Бам, – потому что вы основываете журнал…