– Милостивый государь, – четко произносит Моп, – может быть, вы решили, что имеете дело с болванами?
– Ну как можно! – возражает Бам с изысканной вежливостью.
– Нет, мы… не хотим… так думать, – отвечает, подчеркивая каждое слово, Моп. – Но позвольте вас спросить в таком случае, почему вы так плохо обращаетесь с нами?
Тон Мопа принимает оттенок заносчивости. Бам резко вскакивает.
– Вот как!
– Да, нам не пристало, – кричит высоким голосом Трип, – снизойти до уровня каких-то машин!.. Да, на нашу долю выпадают все превратности, все побои, все опасности!.. А вы один пожинаете все плоды! Вот так!
Бам кладет ему руку на плечо.
– Дорогой Трип, – говорит он сухо, – мне кажется, что вы сегодня выпили больше, чем следует…
– Новое оскорбление! – ревет Трип.
– А вы думали, – восклицает Моп, приходя на помощь, – вы думали, что ваши добрые друзья – дойные коровы, которых вечно можно доить, не показав им даже стакана молока? Что, не так? Трип и Моп работают как каторжные… Они выслушивают оскорбления одного, угрозы другого, и за все это мистер Бам бросает им два несчастных доллара в день… как кость собакам… тогда как он получает львиную долю… Ведь работаем мы!.. Мы бросаемся очертя голову в огонь, чтобы достать вам каштаны!.. Так дело не пойдет! Или все делится на троих, или мы умываем руки!
– Отлично, – отвечает Барнет. – Я сожалею только, что вы сказали это слишком поздно…
– Что? Как? Поздно?! – воскликнули оба друга.
– Да, повторяю, что я очень сожалею, но я именно с тем и пришел сегодня, чтоб заявить вам, к величайшему моему огорчению, что обстоятельства заставляют меня отказаться от ваших услуг…
Раздались два вскрика отчаяния.
Бам расхохотался.
Затем он повернулся к Трипу.
– Полковник, – сказал он, почтительно наклонив голову, – я из верного источника знаю, что «Геральд» ищет в настоящее время компетентного человека для экономического отдела… А «Ночной курьер» Филадельфии хочет пригласить постоянного обозревателя, мистер Диксон…
Оба ошеломленно смотрели на него.
– Я не имею права отнимать у вас столь блестящие перспективы… Извините, что до сих пор удерживал вас… Вы свободны…
Воцарилось гнетущее молчание.
Бам играл своей тростью.
Трип поднял глаза на Мопа.
Прошло еще несколько напряженных минут.
– Бам! – начал Трип жалобным голосом.
– Что?
– Ты сердишься на нас?
– Мы, может быть, зашли слишком далеко?
– Этот Трип так вспыльчив…
– А Моп – сущий порох…
– Но это вовсе не со зла…
– Это темперамент… да, темперамент…
Бам закурил сигарету:
– Ладно, парни! Садитесь и слушайте меня внимательно…
Ужасная перспектива немедленной отставки совершенно уничтожила стремление обоих сообщников к независимости… Конечно, какого бы они ни были высокого мнения о себе, рассчитывать на свои литературные достоинства они не могли. А могли они рассчитывать на товарищескую поддержку своих конкурентов по газетному ремеслу?
«Девятихвостая кошка» яростно исполняла все пункты своей программы. Она хлестала направо и налево, а спины ее почтенных редакторов испытали уже не одно возмездие, соразмерное с силой их нападок на коммерсантов, которые по каким-либо причинам не были угодны Эффи Тиллингест, которая из Балтиморы умело направляла шквальный огонь едких намеков и опасных разоблачений.
Это был публичный скандал. Но до сих пор, исключая два-три избиения, которые пришлось вынести Трипу и Мопу, серьезного противодействия не наблюдалось. Старик Тиллингест рассчитал точно. Сколько он знал тайн! Сколько сообщников было у него! Его мемуары составили бы нечто вроде Красной книги американского финансового мира. Дочь его черпала пригоршнями из этого арсенала вероломства и ловких подлостей.
Потерпевшие предлагали весьма солидные суммы, желая выкупить свои прошлые грехи.
На бирже каждое утро с опаской открывали обличительную газету. Финансовые деятели исподтишка наблюдали друг за другом, чтобы насладиться картиной шока…
Какие имена скрывались под теми или иными инициалами? К кому относились эти намеки? Кого подразумевали в этом анекдоте? И начинались бесконечные комментарии…
Впрочем, вычислять имя жертвы было несложно. И если бы еще жертва могла узнать, кто именно предавал ее суду публики! Гаррисон и Диксон, разумеется, были только орудием. Что касается Бама, то его никто не знал, в редакции он появлялся редко. Никто не знал, куда скрылась Эффи. Да если бы и знали о ее местопребывании, то мог ли кто-нибудь догадаться, что все эти атаки направлялись юной и красивой леди?
Какой же была истинная роль Бама? Вопреки своему характеру, он был слепым исполнителем. Напрасно Бам в письмах угрожал Эффи отказом от участия в деле, в котором он был жалкой марионеткой! Она отвечала уклончиво, ссылаясь на волю своего отца. И в душе оскорбленного Бама собирались тучи гнева и ненависти.