– Это еще не все, – сказал Дан Йорк. – Вы понимаете, дорогой Эванс, как тщательно мы должны все продумать и предусмотреть… Нам нужен еще один человек, который бы ухаживал за больной. Иначе Бартон запросто может приставить к своей жертве шпиона или даже убийцу, отравительницу… чтобы скорее докончить дело, совершающееся, по его мнению, слишком медленно.
Эванс раздумывал с минуту.
– Благодарю вас, Дан, – сказал он, – что вы подумали обо мне, когда задумали доброе дело. Да… Вы правы: нельзя ничего делать наполовину… Подождите меня немного…
Эванс зашел к миссис Симонс и, извинившись перед Лонгсвордом, сказал этой славной женщине несколько слов на ухо. Она выразила крайнее удивление. Но в этот день она, кажется, была расположена повиноваться и потому немедленно взбежала по лестнице, а через несколько секунд появилась вновь в сопровождении Нетти Дэвис.
Эванс представил Нетти Дана Йорка. Поэт пристально смотрел на нее. Какие-то неясные образы волновали его, когда он смотрел на это лицо.
– Извините, – сказал он наконец, – не имел ли я ранее чести где-нибудь встречать вас?
– Не думаю, – отвечала Нетти, – хотя очень давно я хотела познакомиться с вами…
– Может быть, – предположил Эванс, – Дан Йорк встречал вас в Академии художеств…
И он напомнил о картине, наделавшей шуму и которой, если помнит читатель, так долго любовался поэт.
Дан Йорк казался погруженным в размышления. Потом вдруг он вскинул голову.
– Я убежден, – сказал он, – что если я не видел юную леди, то встречал одного или даже двух существ – не смейтесь, это так, – абсолютно похожих на нее… Мы поговорим об этом после… Мы поищем… А пока скажите мне вот что: выставленная вами картина не взята ли из действительных воспоминаний? Не была ли она в некотором роде отражением опыта?
Нетти взглянула на него с любопытством.
– Почему вы так считаете?
– Все равно! – быстро отвечал Дан. – Я угадал? Правда?
– Да.
Дан Йорк провел рукой по лбу.
– Хорошо, хорошо! – сказал он. – Мы поговорим потом… Сегодня займемся страждущими, требующими нашей помощи… Эванс, сказали ли вы мисс Нетти, о чем мы ее просим?
– Нетти согласилась.
Поэт церемонно взял ее руку и поцеловал.
– Нечего делать! – воскликнул он. – Мизантроп становится филантропом, если на свете есть такие славные люди…
Вот почему Антония почувствовала объятие нежных рук. А побледневший Эванс стоял тут же, в ногах у больной, и ожидал рождения ребенка, которого взялся спасти…
Глава 11
Смерть Антонии
На правом берегу Западной реки Арнольд Меси выстроил нечто вроде загородного дворца и меблировал его со всевозможной роскошью; сад, прилегавший к обширному лесу, был убран с царственным великолепием и окружал дом, в котором банкир соединил все ухищрения фантазии человека, швыряющего золото пригоршнями.
Усадьба состояла из двух строений. Завершено было только одно из них. Зима прервала работы во втором павильоне, соединенном с первым широкой галереей, предназначенной для зимнего сада.
Этот дом и предоставил Меси в распоряжение Бартона.
План был тщательно продуман и застрахован от любых неожиданностей. Врач получил самые подробные инструкции. Перевезти Антонию было поручено Баму, и читатель догадался, что помощниками его в этом деле были Трип и Моп.
Комната, где Антония должна рожать, убрана великолепно. Тяжелые шелковые занавеси закрывают окна, снабженные, кроме того, толстыми ставнями – так что ни один луч света, ни малейший шум не проникают туда.
Эванс возле больной. Нетти Девис утешает ее, улыбается ей. Бедной женщине ничего не объяснили, но она понимает, что она не одинока и постепенно надежда возвращается в ее душу.
Ребенок родился через несколько часов. Когда Нетти положила новорожденного рядом с матерью, чтобы та поцеловала его, бедная женщина разрыдалась. Но это были слезы радости и проснувшейся надежды.
Эванс внимательно посмотрел на нее и отвел взгляд. Ему показалось, что он заметил признаки смерти… И он не ошибся.
Антония, в течение долгих месяцев измученная страшными потрясениями, вложила в это последнее усилие всю свою жизненную энергию.
Напрасно Эванс лихорадочно ищет пути спасения. Смерть уже приблизилась к этому изголовью и уже накладывает свои ледяные руки на тело несчастной мученицы.
Вдруг Антония вздрагивает и, прижимая ребенка к груди, пытается приподнять его. Она вытягивает шею, и глаза ее оживляются. А между тем не слышно никакого шума. Но на пороге смерти тонкость чувств удесятеряется…