Колосс гневно смотрел на него.
– Неужели Дан Йорк изменил самому себе? Неужели он вернулся к постыдным привычкам, которые унижают человеческое достоинство? Отвечайте, Дан! Я имею право задать вам этот вопрос!
Дан Йорк поднял голову.
– А! – воскликнул он. – Вы смотрите на мое измятое лицо… И обвиняете меня… Вы спрашиваете, что я делал? Да, я пьянствовал… да, я жертвовал частью своего мозга… Но зато теперь я все знаю!..
И он на мгновение замолчал.
– Пьянство! – продолжал Дан. – Вы клевещете на пьянство! О, вы правы! Постыдно то пьянство, которое превращает человека в животное, которое притупляет чувства, которое унижает человеческое достоинство! Но мое пьянство совсем иного рода! Это развитие ума в десять, в сто раз! Это горячка совести…
– Дан! Дан! – простонал Колосс. – Вы убиваете себя!
– Я убиваю себя? Ну что ж, я отлично это знаю! К чему же годилась бы жизнь, если бы человек не имел права истратить ее как фундамент для сооружения хороших и честных дел? Эта жизнь принадлежит мне!
Он вынул из бокового кармана тетрадь.
– Прочитайте, – сказал он. – Силой логических выводов я восстановил верность фактов. Да, я был пьян… но я все ясно видел. Знаете ли вы, что это за бумаги? Это доказательство преступления Меси! Это возвращение богатства Гардвинов Нетти и ее братьям! Это торжество правосудия!
Колосс взял рукопись Дана и пробежал ее глазами.
– Все верно! Это так! – шептал он. – Да, доказательства полные и бесспорные.
Подойдя к Дану, он протянул ему руку.
– Друг мой, простите меня. Вы сделали больше, чем я!
А между тем Нетти и ее братья с нетерпением ожидали объяснения всем этим таинственным речам.
Колосс стал громко читать записки Дана Йорка.
Поэт слушал, и глаза его сверкали… Гордое сознание исполненного долга сияло на его лице… Он отдал этому все силы, последние…
Колосс читал про сцену в форте Касдвик, про надежды братьев Марка и Тома, про предательство Джона, про открытие золотой жилы и про ужасную трагедию.
Дети Марка Гардвина плакали. Что они пережили в эти минуты! Нетти думала о своей матери, бедной женщине, лежащей там, на кладбище для бедных, умершей от голода и холода из-за преступления этих двух негодяев…
По окончании чтения воцарилось глубокое молчание.
Майкл заговорил первый.
– И наш отец не отмщен! – прошептал он.
– Тиллингест уже умер, – ответил Колосс, – умер от отчаяния, обманутый своим соучастником. Конечно, его страдания недостаточно искупили совершенное им, но он оставил в наследство своей дочери ответственность за свое преступление. Если бы она была честная, то не стала бы эксплуатировать чужую тайну, а возвратила бы похищенное, искупила бы грехи отца. Но она не захотела этого. Высшее правосудие наказало ее. Что же касается Джона Гардвина, то он тоже поплатился жизнью за свои преступления…
– Меси не поплатился! – возразил Майкл.
– Нет. Пока – нет! – сказал Колосс. – Но нужна ли его смерть? Разве смерть может быть достаточным наказанием за такие низости! Он пользовался плодами своего преступления так долго, а вы накажете его в одну минуту! Что такое смерть для подобных негодяев?
– Что же вы предполагаете делать? – воскликнул Лонгсворд. – Как наказать его?
– Я думаю об этом, – ответил Колосс. – Но прежде всего нужно отнять у него неправедно нажитое состояние… Дан Йорк, согласны вы с моим мнением?..
– Я в вашем распоряжении, – ответил Дан.
– Остается еще Бартон, – продолжал Колосс. – За ним тоже тянется шлейф…
– Бартон умер, – произнес Лонгсворд.
И в нескольких словах рассказал ужасную сцену ночью в Хобокене.
– Пойдемте со мной, – сказал Колосс Дану Йорку. – Займемся Арнольдом Меси.
Поэт встал и вышел вслед за этим маленьким, но таким большим человеком.
Глава 22
Цена свободы
Доктор Коули нервно расхаживает по своему кабинету. Он кажется еще более высоким и худым, чем обычно.
Диксон, его помощник, также проявляет признаки нервозности.
– С номером двенадцать ничего не поделаешь, – говорит Коули.
– Не поделаешь, – повторяет Диксон. – Она категорически отказывается от любых видов… лечения.
– Отказывается, – иронически буркнул доктор. – А вы на что? Я вас спрашиваю, Диксон!
– Я применю силу только в том случае, если получу от вас письменное распоряжение.
Доктор хмыкнул и снова зашагал по кабинету.
В то время как Коули и Диксон вели этот разговор, Мария находилась в палате, служившей ей тюрьмой. Она сидела у окна, забранного железной решеткой, и смотрела на небо. Глаза ее лихорадочно блестели. Она чувствовала свою полную беспомощность; она понимала, что заключение это будет вечным. К какому средству оставалось ей прибегнуть? Она пробовала подкупить своих сторожей, чтоб через них передать письмо городским властям… Сторожа отказались.