Выбрать главу

– Я совершенно дошла, – говорит Наташа и валится в первое попавшееся кресло. – Я дошла. И просто мечтаю помочь вашей молодой подруге...

– Да, безусловно, – замечает Соня, – это будет для нас небольшой рекламой.

– Я дошла, – повторяет Наташа.

Она поднимается, идет к опустошенному буфету, который убирают официантки, берет стакан, бутылку водки и позволяет себе хорошую казачью порцию. Затем смотрит на меня и говорит:

– В другой день, если вы не против, я расскажу вам все возможные анекдоты, которые только можно себе представить... и, поверьте мне, особенно пикантные, но сегодня я дошла до ручки.

– Я тоже вся как поломанная, – говорит Соня, – да к тому же еще эта грозовая атмосфера, эта подготовка коллекции, эта презентация, лихорадочная атмосфера – убийственно. Но вы знаете, Наташа, как я с этим борюсь, если я не хочу болеть целую неделю. Мне нужно что-то отвлекающее, чтобы снять мою усталость. Мадемуазель Элен явилась как раз кстати, чтобы создать для меня это отвлекающее средство, помочь мне расслабиться. Рассказать ей любопытные детали нашей профессии, дать ей нужные элементы для газетной статьи... или для серии оригинальных статей... я чувствую, что это будет мне во благо. Почему бы нам не пригласить её к себе на ужин?

Она поворачивается ко мне:

– Вы свободны? Я отвечаю, что да.

– Ну, хорошо, всё должно устроиться. Что скажете вы, дорогая Наташа?

Наташа, которая уже успела принять еще порцию водки, сваливается в другое кресло. Возможно, первое было недостаточно комфортабельным. Она делает рукой жест, означающий, что она дошла и что ей наплевать на все.

– Делайте, как хотите, Соня. Я никогда не смогу понять этот способ лечения: снимать одну усталость другой. Но в конце концов, если у вас такой темперамент... Но не рассчитывайте, что я буду оживлять вашу беседу. Я чувствую, что засну над своей тарелкой, спасибо еще, что я способна вести машину.

– Прекрасно, – говорит Соня, – вы увидите, что присутствие гостьи пойдет и вам на пользу, Наташа.

– Сомневаюсь. Я уже сплю.

– Но нет же, нет!

– Что за день! Но что поделать, такая уж профессия.

– Я позвоню Ольге, чтобы она добавила один прибор.

– Подождите, – вопит Наташа. – Не будьте же русской до неприличия. А вы подумали, как мадемуазель вернется в Париж?

– Поезда ходят до часу ночи, а от нас до станции два шага.

– Вы живете далеко? – спрашиваю я.

– В Со. Вы знаете?

– Да, но еще лучше я знаю Робинсон. Я часто ходила туда танцевать.

– А! Робинсон! – вежливо говорит Наташа.

– Извините меня, – говорит Соня и выходит. Наташа испускает душераздирающий вздох.

– Наверно, вы находите нас эксцентричными, импульсивными, не правда ли?

И, не давая мне времени ответить, она вздыхает еще раз и добавляет:

– Это по-русски. И еще две русские особенности – словоохотливость и гостеприимство. Вас ждут? Я не хочу сказать, именно сейчас. Сегодня ночью?

– Никто меня не ждет. Я могу распоряжаться всей ночью, как мне заблагорассудится.

– Прекрасно, тем лучше для вас, малышка, поскольку я очень сомневаюсь, что вы поймаете ваш поезд, даже этот последний, в час ночи. Вы не знаете, что это такое – затеять дискуссию с русской. Это самые болтливые люди на земле, а при условии, что поблизости стоит самовар, они практически остановиться не могут, и часы бегут так, что вы и не заметите. Когда приедем ко мне, я скажу Ольге, чтобы она приготовила комнату для гостей.

– Я не хотела бы вам мешать...

– Вы мне не помешаете. Я дошла, говорю я вам, и рано пойду спать. Я попрошу вас только меня извинить и не сердиться. Соня в вас влюбилась, не знаю почему. Это каприз, такое часто на неё находит, когда она устала. Я ей не перечу, а то еще, чего доброго, она впадет в депрессию. Она очень устала, и, кроме всего прочего, в последнее время она стала странной. Ничего особенного в этом нет, ведь мы потеряли свои корни...

Облачко ностальгии туманит её взгляд:

– Странности – наш удел...

Она встает, опрокидывает еще одну рюмку водки и садится.

– Если она во что бы то ни стало хочет вас пригласить на ужин и рассказывать анекдоты, то это её право. Теперь... я уже вам сказала, что она капризна. Поэтому не удивляйтесь, если по прибытии в Со она вас тут же ото шлет, по воле другого каприза. Это вещи из области возможного.

Я повторяю:

– Я не хотела бы вам мешать...

Она повторяет в свою очередь, что я её не стесню, и что она будет страшно огорчена, если я, приняв приглашение, затем его отвергну. Ей не хочется идти против Сониных капризов.

Тут возвращается Соня.

– Ну вот, – говорит она. – Ольгу я предупредила.

Она направляется к буфету, хватает бутылку и наливает себе щедрую порцию. После небольшого колебания я в свою очередь подхожу к буфету. Если хорошенько подумать, то вторая рюмка этого спиртного мне никак не повредит.

VIII

РАССКАЗ ЭЛЕН (продолжение)

Мы покидаем магазин в десятом часу и садимся в Наташину машину. Это шикарный автомобиль с откидывающимся верхом на шесть персон – три места впереди и три сзади. Я сажусь между двумя русскими. За рулем Наташа.

Гроза, которая надвигалась уже тогда, когда я прибыла на бульвар Османн, до сих пор еще не разразилась и по-прежнему висит над Парижем. Влажный воздух давит, а, может быть, это я не в своей тарелке. Но не думаю... Налицо объективные признаки грозовой обстановки. Свинцовое небо, например.

Мы выезжаем из Парижа через Шатийон. Соня выражает удивление. Это не обычный путь. Наташа отвечает, что эта девочка (она кивает головой в мою сторону) упомянула Робинсон, а это навело её на мысль, что ей надо повидать кого-то (имени я не разобрала) в этом районе.

Мы пересекаем Шатийон, Фонтеней-сюр-Роз.

Подул ветер, горячий, неприятный, поднимающий отвратительную пыль. Небо не светлеет, постепенно наступает ночь.

В Робинсоне женщины, которую хотела видеть Наташа, дома нет. Мы окончательно берем направление на Со и въезжаем в этот город по улице Удан, болтая без умолку о том, о сем.

– А вот и Со, – говорю я, подчиняясь странному желанию, которое порой на нас находит, провозглашать совершенно очевидные вещи.

И поскольку мы проезжаем мимо муниципального кладбища, скромного и незаметного, но местонахождение которого мне известно, я считаю своим долгом добавить:

– Здесь, в Со, похоронен один очень известный человек.

Наташа вдруг резко дергает руль, и мы чуть не вылетаем на тротуар. Она выравнивает машину и роняет несколько слов по-русски, ругательства, по всей вероятности.

– Я же вам говорила, что я дошла, – сообщает она, замедляя ход. – Я засыпаю за рулем... Ну ничего, мы уже почти приехали...

Она зевает:

– Так что вы сказали насчет известного человека?

– Я имела в виду Валентина Дезоссе, – говорю я. – Вы знаете, кто это?

– Танцор из "Мулен Руж"? Ну и что?

– Он был похоронен на кладбище Со в склепе семьи Реноден. Мало кто об этом знает.

– Я тоже не знала.

– Валентин был из семьи Реноденов. Его брат был здесь нотариусом.

– Вы знаете массу вещей, – говорит Соня.

– Ну, в общем-то я журналистка, не правда ли? Начинающая, конечно, но кое-что мне всё же известно...

– Очень интересно, – говорит Наташа.

Она испускает усталый вздох и сосредоточивается на управлении автомобилем, чтобы не превысить скорость и не повторить недавний занос на тротуар.

Мы пересекаем перекресток, едем вдоль городского сада с чахлой растительностью и теннисным кортом, затем поворачиваем налево в широкую улицу, обсаженную пышными деревьями. Справа и слева видны только богатые кокетливые виллы с окнами, украшенными весенними цветами. Потом поворачиваем направо, и я читаю на голубой табличке с облупленной эмалью от постоянного прицельного швыряния камней: "Бульвар Жан-Буре". Наташа останавливается перед домом под номером 21.