Время от времени мы проезжали мимо какого-нибудь сооружения, о котором Стивенс ничего не говорил. Если кто-то спрашивал его, он коротко отвечал: "Склад красок", "Склад фуража". Возможно, что он говорил правду, но этот человек не внушал доверия. Честно говоря, у меня возникло ощущение, что он наслаждается, играя в секретность и возбуждая наше любопытство.
Мы подъехали к группе бетонных зданий, сквозь бетонированный тротуар пробивалась трава. Стивенс сказал:
– Это здание называют "Двести пятьдесят семь". Этот номер присвоен ему в старые армейские времена. Несколько лет назад в нем размещалась главная лаборатория. После того как ее перевели в другое место, здание обработали отравляющим газом и опечатали навечно, опасаясь, что кое-что осталось неуничтоженным.
Какое-то время все молчали. Макс задал вопрос:
– Это не то место, где однажды произошла утечка?
– Это было до меня, – ответил Стивенс. Он взглянул на меня, и по его лицу скользнула мягкая улыбка. – Детектив, если у вас возникло желание заглянуть в здание, я могу достать ключ.
Я улыбнулся и спросил:
– Мне разрешается пойти туда одному?
– В "Двести пятьдесят семь" вы можете войти только один. С вами туда больше никто не пойдет.
Нэш и Фостер фыркнули от смеха. Здорово, мне еще не было так весело с тех пор, как я поскользнулся на каком-то липком дерьме и приземлился на труп десятидневной свежести. Я предложил:
– Хорошо, я пойду, Пол, но только вместе с вами.
– У меня нет особого желания расстаться с жизнью, – возразил Стивенс.
Когда автобус подъехал к зданию 257, я заметил, что кто-то нарисовал черной краской на бетоне огромный череп и кости. Мне пришло в голову, что этот череп подразумевает две вещи – "Веселого Роджера", пиратский флаг, красовавшийся на мачте Гордонов, и символ яда или заражения. Я уставился на черный череп и кости на фоне белой стены, когда отвел взгляд, они все еще стояли перед моими глазами, а когда я взглянул на Стивенса, вместо его лица на меня взирал череп и ухмылялся. Я тер глаза, пока оптическая иллюзия не исчезла. О Боже, если бы не ясный день и люди, меня бы бросило в дрожь.
Стивенс продолжал рассказывать:
– В тысяча девятьсот сорок шестом году Конгресс выделил деньги на строительство исследовательского центра. Закон запрещает изучение некоторых инфекционных заболеваний на материковой части Соединенных Штатов. Это было необходимо в то время, когда средства биологического сдерживания не получили еще должного развития. Итак, остров Плам, уже являвшийся собственностью государства и поделенный между министерством сельского хозяйства и армией, стал естественным местом для изучения экзотических болезней животных.
Я спросил:
– Вы хотите сказать, что здесь изучаются только болезни животных?
– Совершенно верно.
– Мистер Стивенс, мы бы очень расстроились, если бы оказалось, что Гордоны украли вирус ящура и все поголовье скота Соединенных Штатов, Канады и Мексики погибло бы. Но мы собрались здесь не по этой причине. Имеет ли лаборатория на острове Плам дело с болезнями, которыми могут заразиться люди?
Он посмотрел на меня и ответил:
– Вам придется задать этот вопрос директору Золлнеру.
– Я задаю его вам.
Немного подумав, Стивенс ответил:
– Вот что я скажу – некоторое время островом владело министерство сельского хозяйства совместно с армией, и это обстоятельство породило слухи, что создан центр подготовки к биологической войне. Думаю, вам всем это известно.
Макс громко сказал:
– Имеется достаточно фактов, подтверждающих, что армейская химическая служба в разгар "холодной войны" культивировала болезни, чтобы уничтожить весь животный мир Советского Союза. И даже мне известно, что сибирская язва и другие болезни животных могут быть использованы как биологическое оружие для уничтожения населения. И это вы тоже знаете.
Пол Стивенс откашлялся и пустился в объяснения:
– Я не собирался утверждать, что здесь не проводилось никаких исследований по ведению биологической войны. Конечно, они проводились в начале пятидесятых. Однако к тысяча девятьсот пятьдесят четвертому году была принята концепция о переходе от наступательной биологической войны к оборонительной. То есть изучались способы предотвращения инфицирования нашего скота противником. – Он добавил: – Я больше не буду отвечать на вопросы подобного рода ... отмечу лишь тот факт, что несколько лет назад русские прислали сюда группу специалистов по ведению биологической войны, однако у них не возникло никаких причин для беспокойства.
Мне всегда казалось, что добровольное согласие на подобные инспекции сродни ситуации, когда подозреваемый в убийстве показывает свой дом. "Детектив, в этом чулане нет ничего интересного. А сейчас позвольте мне показать вам мой внутренний дворик".
Автобус свернул на покрытую гравием дорогу, и Стивенс продолжал свою заранее подготовленную речь:
– Итак, с середины пятидесятых остров, несомненно, является ведущим центром изучения, лечения и профилактики заболеваний животных. – Он взглянул на меня и заметил: – Я ведь неплохо справился, детектив Кори?
– Я слышал выступления похуже.
– Хорошо. Оставим в покое историю и перейдем к осмотру. Прямо перед нами старый маяк, первый раз построенный по распоряжению Джорджа Вашингтона. Этот маяк возведен в середине пятидесятых годов девятнадцатого века. Он больше не используется по назначению и является историческим памятником.
Я смотрел через окно на каменное сооружение, стоявшее посреди заросшего травой поля. Маяк больше походил на двухэтажное здание, из крыши которого вырастает башня. Я поинтересовался:
– Разве вы не используете маяк в целях безопасности?
Он взглянул на меня:
– Вы все о работе? Ну, иногда, когда погода не очень благоприятствует катерам и вертолетам, я расставляю там людей с телескопом или прибором ночного видения. Маяк в таких случаях позволяет нам вести полный круговой обзор. Хотите еще задать вопросы о маяке?
– Нет, пока у меня все.
Автобус свернул на восток. Мы теперь ехали вдоль северного побережья острова. Слева тянулась береговая линия, справа росли искривленные деревья. Я обратил внимание на то, что пляж представляет собой приятное девственное пространство из песка и скал, и если бы не автобус и дорога, можно вообразить себя голландцем или англичанином XVI века, впервые ступившим на этот берег и обдумывающим, как обмануть индейцев и вытеснить их с острова.
Вдруг раздался резкий звук, который мы уже слышали и раньше. Что это? Иногда казалось, что он возникает произвольно.
Стивенс продолжал болтать об экологии и необходимости сохранить остров по мере возможности в первозданном виде. Пока он распространялся на эту тему, над нами пролетел вертолет, высматривая, как бы прикончить какого-нибудь оленя.
Дорога шла вдоль побережья, и смотреть было почти не на что, однако меня глубоко впечатлила заброшенность этого места. Казалось, здесь нет ни души и вы не встретите никого ни на пляже, но на дорогах, в самом существовании которых, очевидно, не было смысла, за исключением дороги, соединявшей главную лабораторию с пристанью.
Словно прочитав мои мысли, Стивенс сказал:
– Все эти дороги строила армия, чтобы связать Форт-Терри и береговые батареи. Оленьи патрули пользуются ими, больше по ним никто не ездит. – Он добавил: – Поскольку вся исследовательская работа сосредоточена в одном здании, большая часть острова пустует.
Мне пришло в голову, что оленьи патрули и патрули, обеспечивающие безопасность острова, – это одно и то же. Вертолеты и катера вполне могли вести наблюдение как за плавающими оленями, так и за террористами и другими злоумышленниками. У меня возникло тревожное ощущение, что проникнуть сюда легко. Но это уже не мое дело, и не ради этого я приехал сюда.