Задавать по-настоящему толковые вопросы в присутствии Фостера и Нэша было непросто, ибо они слышали ответы на них. Даже не зная, откуда исходят вопросы, им хватало ума, чтобы понять, что вопросы преследуют определенную цель.
Золлнер подошел к двери, окрашенной в светло-красный цвет. На ней были стандартные знаки, обозначающие биологическую опасность, радиоактивность, химические отходы, высокое напряжение, опасность отравления и, наконец, необработанные отходы жизнедеятельности человека. Он открыл дверь и объявил:
– Столовая.
В этой белой просторной комнате находились дюжина столов, раковина, холодильник, микроволновая печь, доски объявлений, оклеенные записками и сообщениями, охладитель воды, кофеварка, но не было никаких автоматов – дело в том, что никто не хотел приходить сюда, чтобы их обслуживать. На прилавке стоял факс, лежали меню, бумага и карандаш. Золлнер заявил:
– Обед за мой счет.
Он выписал себе большой заказ, включавший, как я заметил, дежурный суп с говядиной. Мне даже не хотелось думать, откуда могло взяться это мясо.
В первый раз с того времени, как я вышел из больницы, и впервые в своей жизни я отказался от мясных блюд.
Другие тоже, видимо, не проголодались и заказали салаты.
Минут пять мы говорили о том, о сем. Дверь открылась, и мужчина в белом халате втолкнул тележку из нержавеющей стали, отличавшуюся от любой другой тележки лишь тем, что на нее было наброшено пластиковое покрывало.
Золлнер снял покрывало и убрал его, затем, как настоящий хозяин, раздал нам наши заказы и отпустил человека с тележкой.
Макс поинтересовался:
– Теперь этому парню придется принять душ?
– Да. Тележку отправят в комнату обеззараживания.
Я спросил:
– А нельзя эту тележку использовать для вывоза отсюда крупных предметов?
Золлнер расставлял свой большой заказ на столе со знанием дела. Он оторвался от любимого занятия и сказал:
– Да. Тележка единственная вещь, регулярно курсирующая между административной и биологически опасными зонами. Чтобы использовать ее для вывоза чего-нибудь, в этом должны принять участие еще двое. Тот, кто привозит и увозит ее, тот, кто моет ее, и тот, кто отправляет ее на кухню. Вы очень умны, мистер Кори.
– У меня менталитет уголовника.
Он рассмеялся и черпнул из тарелки ложку супа.
Я разглядывал Золлнера. Мне нравился этот парень. Веселый, дружелюбный, гостеприимный и сообразительный. Конечно, врал бесстыдно, но он был вынужден так поступать. Вероятно, два шутника, сидящих по другую сторону стола, и Бог знает кто еще из Вашингтона инструктировали Золлнера по телефону все утро, пока мы бродили по руинам и запасались брошюрами о чуме рогатого скота. В свою очередь, Золлнер провел инструктаж с доктором Чен, которая немного перестаралась. Золлнер привел нас именно к ней, хотя она была лишь косвенно связана с тем, чем занимались Гордоны. Чен представили как хорошего друга Гордонов, что было неправдой. Не слышал, чтобы они упоминали ее имя. Затем были другие ученые, с которыми нам удалось немного поговорить, прежде чем Золлнер увлек нас дальше. Они также знали Гордонов не лучше Чен.
В этом месте много дыма и зеркал, думаю, так было всегда. Я обратился к Золлнеру:
– Не верю этой истории с вакциной против эболы. Я знаю, что вы пытаетесь скрыть.
Золлнер перестал жевать и уставился на меня.
Я продолжал:
– Это инопланетяне, не так ли? Гордоны собирались раскрыть этот секрет.
В комнате было тихо, даже некоторые другие ученые посмотрели в нашу сторону. Я улыбнулся и заключил:
– Вот это желе – мозги инопланетян. Я поедаю улики.
Все начали улыбаться и посмеиваться. Золлнер чуть не задохнулся от смеха. Я взглянул на своих попутчиков. Джордж Фостер немного заволновался, когда я сказал, что не верю истории с вакциной против эболы, сейчас он выглядел спокойным и ел брюссельскую капусту. Тед Нэш казался менее взволнованным, но более опасным. О чем бы здесь ни говорили, пока рано кричать, что все это чушь и вранье. Я встретился взглядом с Бет и, как всегда, не мог определить, смешу ли я ее или раздражаю. Найти путь к сердцу женщины легче, когда у нее веселый нрав. Женщины любят мужчин, которые их смешат. Мне так кажется.
Я взглянул на Макса, который выглядел не столь раздражительным в этой почти нормальной комнате. Он что-то искал в своем бобовом салате, блюде, которое не должно значиться в меню замкнутой среды.
Мы ковырялись в еде, и разговор вернулся к возможности украсть вакцину. Золлнер сказал:
– Кто-то недавно оценил эту вакцину на вес золота, что побудило меня кое-что вспомнить – некоторые вакцины, которые испытывали Гордоны, имели золотистый оттенок, и кажется, Гордоны однажды окрестили их жидким золотом. Мне это показалось странным, возможно, потому что здесь никогда не говорят о деньгах и прибылях...
– Конечно, нет, – сказал я. – Вы государственное учреждение. Деньги не ваши, и не надо гнаться за прибылью.
Золлнер улыбнулся:
– В вашем деле ведь то же самое, сэр.
– Вот именно. Как бы то ни было, мы теперь считаем, что Гордоны поумнели и, затаив недовольство работой ради науки за государственную зарплату, открыли капитализм и решили продаться за золото.
– Правильно. Вы говорили с их коллегами, видели, чем они здесь занимались, а теперь можете сделать всего лишь один вывод. Почему вы все еще сомневаетесь?
– Я не сомневаюсь, – соврал я. Понятно, я сомневался. Как житель Нью-Йорка и полицейский. Но мне не хотелось расстраивать Золлнера, Фостера или Нэша. – Я просто хочу убедиться, что факты вписываются в общую картину. Я все это представляю так. Либо убийство Гордонов не имеет ничего общего с их работой здесь, и тогда мы идем по ложному следу, либо убийство связано с их работой, тогда, вероятнее всего, его причиной стала кража антивирусной вакцины, которая стоит много миллионов. Жидкое золото. Может показаться, что Гордонов провели, либо же они сами пытались обмануть партнеров и поплатились жизнью... – Раздался пронзительный звук.
Боже! Снова этот звук. Что это такое?.. Откуда он взялся? Я не видел его источника, но слышал его эхо, чувствовал его присутствие. Какова его причина?
– Мистер Кори?
– Да?
Мигающие глаза Золлнера изучали меня через маленькие стекла очков в металлической оправе.
– У вас возникли подозрения? – спросил он.
– Нет. Конечно, возникли. Раз уж мне пришлось снять свои часы, почему вам позволено носить очки?
– Это единственное исключение. На выходе есть ванночка для промывания очков. Вероятно, это приведет еще к одной блестящей мысли или версии?
– Гелевые пластины, замаскированные под очки.
Он покачал головой.
– Глупо. Я думаю, гелевые пластины вывезли на тележке для обедов.
– Верно.
Золлнер посмотрел на настенные часы и спросил:
– Продолжим? – Мы вышли в коридор. – Сейчас мы войдем в третью зону. В этой зоне риск заразиться выше; если кто-то не желает туда идти, я распоряжусь, чтобы вас отвели в душевую.
Все, очевидно, хотели оказаться в самом пекле ада. Возможно, я преувеличиваю. Вскоре мы прошли через красную дверь с надписью "Третья зона". Здесь, как объяснил Золлнер, исследователи работали с живыми болезнетворными организмами – паразитами, вирусами, бактериями, грибками и другой нечистью. Он показал нам лабораторию, в которой женщина сидела на табуретке у какого-то углубления в стене. Ее лицо скрывала маска, руки обтягивали латексные перчатки. Лицо прикрывал пластиковый щит, что-то похожее на витрину для салатов, но женщина не готовила салат из шинкованной капусты. Золлнер сказал:
– В углублении, где находятся болезнетворные организмы, имеется вытяжка, значит, вероятность их попадания в воздух помещения незначительна.