– Ты, наверное, снова слышишь свой резкий звук?
– Есть немного.
Уили свернула на маленькую изрезанную колеями проселочную дорогу, шедшую параллельно утесу. Сейчас мы находились в пятидесяти ярдах от него. Проехав еще несколько сот ярдов, она затормозила посреди дороги. Бет подъехала к ее машине.
Уили вышла, и мы последовали за ней. Пыль пропитала нас и наши машины – как с внешней, так и с внутренней стороны.
Мы подошли к Уили, стоявшей у основания утеса. Она заметила:
– Уже две недели нет дождя. Виноградари довольны. Они говорят, что в такую погоду ягоды становятся слаще и не такими водянистыми. Виноград можно убирать.
Я стряхивал пыль с тенниски и лица, мне все было безразлично.
– В это время года картофель тоже не нуждается во влаге, – продолжала миссис Уили. – А вот овощам и фруктовым деревьям хороший дождик не помешал бы.
Мне на это было наплевать, но я не умел выразить свои чувства так, чтобы это не звучало оскорбительно.
– Наверное, одни молят о дожде, другие – о солнце, – заметил я. – Такова жизнь.
Уили посмотрела на меня.
– Вы ведь не здешний?
– Нет, мадам. Зато у моего дяди здесь свой дом. Гарри Боннер. Он брат моей мамы. У него есть ферма в Маттитаке. Словом...
– Да, знаю. Его жена Джун умерла примерно в то же время, что и мой муж.
– Да, верно. – Меня не очень удивило, что Маргарет Уили знает дядю Гарри. Постоянных жителей здесь, как я уже упоминал, тысяч двадцать, что ровно на пять тысяч меньше, чем работает в Эмпайр стейт билдинг. Не думаю, чтобы все двадцать пять тысяч человек, работающие в Эмпайр стейт билдинг, знали друг друга. Как бы то ни было, Маргарет и, думаю, ее покойный муж знали Гарри и усопшую Джун. У меня возникла забавная мысль свести вместе Маргарет и сумасшедшего Гарри, тогда оба поженятся, она умрет, и мне достанутся тысячи акров недвижимости в Норт-Форке. Конечно, сперва придется убрать своих кузенов. Похоже на пьесу Шекспира. Меня преследовала мысль, что в своих рассуждениях я не могу избавиться от категорий семнадцатого века.
– Джон? Миссис Уили разговаривает с тобой.
– Извините. Меня тяжело ранили, и иногда у меня случаются провалы в памяти.
– Вы выглядите ужасно, – сказала миссис Уили.
– Спасибо.
– Я спросила, как поживает ваш дядя?
– Очень хорошо. Он в Нью-Йорке. Зарабатывает много денег на Уолл-стрит. Очень одинок после смерти тети Джун.
– Передайте ему привет от меня.
– Обязательно передам.
– Ваша тетя была прекрасная женщина. – Уили сказала это с интонацией, которая означала: "Откуда только у нее такой придурковатый племянник?"
– Да.
– Джун была хорошим археологом-любителем и историком, – продолжала Маргарет.
– Верно. И членом исторического общества Пеконика. Вы, наверное, тоже его член?
– Да. Как раз в этом обществе я и познакомилась с Джун. Вашего дядю археология не интересовала, однако он финансировал несколько раскопок. Мы выкопали фундамент фермы тысяча восемьсот шестьдесят первого года. Вы обязательно должны познакомиться с нашим музеем, если еще не успели.
– В самом деле я собирался сходить туда сегодня, но возникла необходимость приехать сюда.
– Музей открыт только по выходным. Но у меня есть ключ.
– Я позвоню вам. – Я взглянул на утес, выступающий на фоне плоской земли. – Это земля Гордонов?
– Да. Видите тот столб вон там? Это юго-западный угол. Вниз по дороге в ста ярдах отсюда находится юго-восточный угол. Земля начинается здесь, поднимается до самой верхушки утеса, затем спускается вниз на другой стороне и заканчивается на высшей точке прилива.
– Правда? Границы очерчены не совсем четко.
– Достаточно четко. Согласно обычаю и закону. Высшая точка прилива. Пляж принадлежит всем.
– Именно поэтому я люблю эту страну.
– Что вы говорите?
– Чистую правду.
– Я дочь американской революции, – сказала она, посмотрев на меня.
– Я так и подумал.
– Имена моих предков, Уили, значатся в этом городке с тысяча шестьсот пятьдесят третьего года.
– Боже мой!
– Они приехали в Массачусетс на корабле "Форчун" следом за "Мэйфлауэр". Потом поселились здесь, на Лонг-Айленде.
– Невероятно. Вы просто не успели сесть на "Мэйфлауэр".
– Зато я успела на "Форчун", – сказала Уили, оглядываясь. Я следил за ее взглядом. Справа к югу тянулось картофельное поле, а слева простирались виноградники. – Трудно представить, как здесь жили в семнадцатом веке. В тысячах милях от Англии, на месте этих полей стояли леса, деревья рубили топорами и вывозили волами, неизвестный климат, незнакомая почва, мало домашних животных, недостаток одежды, инструментов, пороха и патронов, кругом враждебные индейцы.
– Хуже чем августовской ночью в Центральном парке.
Миссис Уили пропустила мои слова мимо ушей.
– Таким людям, как я, трудно расстаться даже с акром земли.
– Верно. Но когда речь идет о двадцати пяти тысячах зеленых, то можно подумать. Однажды я нашел патрон от мушкета.
Миссис Уили посмотрела на меня как на слабоумного. Потом она сосредоточила свое внимание на Бет и тараторила еще некоторое время.
– Вы же не хотите, чтобы я вас провожала на самый верх? – Наконец сказала она. – Туда ведет тропинка. Подниматься нетрудно, но будьте осторожны, когда окажетесь на стороне моря. Там крутой спуск и почти нет точек опоры. Этот утес – последняя каменная гряда, оставшаяся от ледникового периода. Ледник остановился прямо здесь.
– Спасибо за уделенное нам время и терпение, миссис Уили, – сказал я.
Она пошла назад, потом взглянула на Бет и спросила:
– Как вы думаете, кто мог сделать это?
– Не знаю, мадам.
– Это не связано с их работой?
– В некоторой степени. Но не имеет никакого отношения к биологической войне или чему-то опасному.
Маргарет Уили ее слова не убедили. Она вернулась к своей машине, включила зажигание и уехала, оставив за собой облако пыли.
Мы нашли тропинку, и я пошел впереди. Тропинка вела через густые заросли, поросль дуба и несколько высоких, похожих на клен, деревьев, которые, по-моему, никак не могли быть банановыми деревьями. Бет в поплиновой юбке цвета хаки и обычных туфлях было нелегко. Я помогал ей подниматься в самых крутых местах. Она то подтягивала свою юбку, то подтягивалась сама, и моему взору открывалась пара хорошеньких ножек.
До верхней точки оставалось всего пятьдесят футов, не больше чем подняться на пятый этаж, с чем я раньше справлялся так легко, что еще хватало сил вышибить дверь, скрутить нарушителя, надеть на него наручники, вытащить на улицу и запихнуть в полицейскую машину. Но то время прошло. Подниматься же приходилось сейчас, и я чувствовал, что нетвердо стою на ногах. Перед глазами плясали черные круги, пришлось остановиться и опуститься на колени.
– Тебе плохо? – спросила Бет.
– Да... Сейчас пройдет... – Я несколько раз глубоко втянул воздух и пошел дальше.
Мы добрались до вершины утеса. Бет стояла рядом и смотрела на море. Мы оба вспотели, покрылись грязью и пылью, с трудом дышали и устали.
– Пора пить коктейль, – сказал я. – Поворачиваем назад.
– Подожди. Давай сыграем в Тома и Джуди. Скажи мне, что им здесь было нужно? Что они искали?
– Ладно... – Я встал на большой камень и огляделся вокруг. Солнце садилось, и на востоке небо становилось фиолетовым. На западе оно окрасилось в розовый цвет, а над нашими головами оставалось голубым. В воздухе плыли чайки, по глади залива пробегали белые барашки, на деревьях щебетали птицы, с северо-запада дул бриз, в воздухе стоял запах осени и соли.
– Мы провели день на острове Плам, – начал я. – Все время ходили по биологически опасной зоне, одетые в лабораторные халаты, в сопровождении вирусов. Принимаем душ, быстро добираемся до "Спирохеты" или парома, переправляемся через залив, садимся в машину и приезжаем сюда. Здешний простор и чистота укрепляют силы. Это жизнь... Мы захватили с собой бутылку вина и одеяло. Пьем вино, отдаемся друг другу, лежим на одеяле и смотрим, как на небе высыпают звезды. Может быть, мы отправляемся на пляж, плаваем или занимаемся серфингом под луной и звездами. От лаборатории нас отделяют миллионы миль. Возвращаемся домой, готовые провести еще один день в биологически опасной зоне.