После железнодорожной насыпи надо было повернуть налево и проехать еще несколько километров.
Старцев заглушил мотор, загнал мотоцикл в лес, чуть в сторону от дороги — и решительно шагнул в сторону блестевшей между березами воды.
— Все равно все беседы о том, что происходит на Неве, надо начинать с него… — пробормотал он.
— А молодой человек не обидит беззащитную девушку? — раздался в темноте нежный голос.
Старцев вздрогнул всем телом и стал срывать с себя кожаную куртку.
— Любимый! — пропел голос совсем рядом — и нежные руки обняли его, — ты пришел к своей Купаве?
— Не коснись меня нечисть ни словом ни делом. Ни огнем, ни водою, ни ночью, ни днем, — скороговоркой пробормотал Старцев и вывернулся, оставив в руках у русалки свою кожаную куртку.
— Ну, вот за что ты так со мной, — печально проронила нечисть, поглаживая вещь, которая только что была на человеке и принюхиваясь к теплому, живому запаху.
— Там, в верхнем кармане для тебя подарок, — засмеялся Егор. — Не грусти!
Он быстрым шагом направился к воде. Вытащил из рюкзака руль от детского велосипеда.
— Со дна золотого, на ночь темную. Владыка речной — покажись! — проговорил он фразу вызова. — И кинул руль в воду.
Что-то плеснуло на глубине. Стало стремительно приближаться. Ближе. Ближе.
— Нет, я не понял, — ворчливо проговорил косматый старик с длинной бородой, откуда-то появившийся на коряге у берега. — Где лошадиная голова, которую надо кинуть в воду? Где рожь? Опять ты с этой железякой? Как это называется?
— Велосипед.
— А чего не от своего коня?
— Ну, знаешь ли… Мой конь кровей нездешних, цены немалой, — возмутился Старцев.
— Жадный ты и неуважительный, Егор Иванович! — печально сказал водяной.
— Слушай, — покаянно покачал головой Старцев. — Какие счеты между друзьями? Зачем тебе руль от моего мотоцикла? Отрезанной головы несчастного животного у меня нет. Есть только водка и сигареты. Еще хлеб ржаной. Будешь?
— Наливай скорей, пока хозяюшка не проснулась, — тихо и быстро проговорил старик, оглядываясь на гладь реки. — А кто это там бродит?
— Купава вышла встречать, — поморщился Старцев.
— Надо же как присохла девка… Не обижал бы ты ее. Радости у нее и так не много… Али не красавица?
— Красавица. Только боюсь я у тебя на дне оказаться.
— Если бы тебе была судьба на дне у меня оказаться, — насмешливо проговорил старик, — ты бы уже у меня в чертогах сидел, да нас с хозяюшкой разговорами развлекал…
— Купавушка, — окликнул он русалку. — Ты пойди пока, погуляй, девочка! Нам поговорить надо.
Девушка подошла. Кинула на колени Старцеву его куртку. Показала гребешок — именно его и вез Егор ей в подарок — и убежала.
— Пойдет на ветвях качаться, волосы расчесывать да песни припевать. Жалостливые.
Старцев пока постелил газетку. Разложил хлеб, разлил по стопкам водку.
— Кстати говоря, — недовольно протянул Водяной. — Что там твои людишки учудили с моими девочками? Как можно спохабничать было русалок так, что они шутки свои позабросили и на землю носа не кажут?
Старцев, стараясь быть серьезным, рассказал о происках Борьки и вдохновленных им сатанистов.
— Совсем мир с ума сошел, — как-то печально заявил водяной. Подумал — и добавил. — Надо выпить.
— За здоровье! — он чокнулся с водяным. Выпили.
— Ты опять по делу? Просто же так не приедешь старика навестить?
— По делу, — вздохнул Старцев.
И он рассказал о том безобразии, что творится в городе.
— Не русалки, — покачал головой старик. — И вообще, не водные. Утопленниц несколько дней не прибывало. А в город нам соваться сейчас… Как-то охоты нет. Шумно там стало. И грязно. И дети эти ваши человеческие… Это же кто такое бесчинства выдумал, когда они школу заканчивают! Кстати, последи — у воды часто окончание школы празднуют. Так они пьяные такое говорят, такое творят… Что ладно уж меня или моих подданных — мы к людям привычные и добрые. Достаточно добрые, — поправился он, увидев насмешку в глазах Старцева. — Так они кого похуже могут вызвать. И не жителей приграничья, как мы с тобой. А кого-то посерьезней. И поголодней.
Как Егор и подозревал, водяной был не в курсе.
— И что получается? — говорил он хозяину вод, уже прощаясь — Синий сумрак над рекой прорезала ало-золотая полоска. — Никто ни при чем. Никому эти женщины не нужны. А пропадают…