Вдруг дверь распахнулась так, что колокольчик истерически взвизгнул.
— Убей меня мокрым полотенцем! — выдохнула ведьма.
— Странно, никого…, — проговорил Борька, который тоже обернулся посмотреть, кого это принесло.
— Ошибаешься. — глаза Ирмы приобрели оттенок грозовой тучи, она побледнела и выдохнула. — Это Старцев.
— Где? — удивленно стал озираться Борька и вдруг услышал, как испуганно всхлипнула Фенек.
Ирма меж тем метнулась к чему-то невидимому на пороге. Стала обнимать, гладить, обрисовывая горячими ладонями — Борька готов был в этом поклясться — человеческую фигуру.
Ведьма извивалась, терла, хватала…
Спустя несколько минут ему показалось, что у нее в руках, словно из ниоткуда возник мужчина. Был он, правда, странноватый: то появляющийся, то исчезающий, чуть мерцающий, как будто только что выпавший ночью снег под неярким питерским фонарем.
Ирма, по-прежнему ни на кого не обращая внимания, схватила мужчину за запястья и потащила за собой в сторону подсобных помещений.
— Что это? — Борька умоляюще посмотрел на Фенека.
— Я не знаю, но мне кажется, что ничего хорошего…
Глава 17
— Все, как вы приказывали, мой государь! — патетично воскликнул Фредерик Рюйш. — Теперь мы сможем бороться с варварством и суевериями сообща. И я уверен, в скором будущем русский народ станет просвещенным и восславит своего повелителя, который титаническим трудом вырвал его из лап дикости!
Нидерландский ученый и анатом не только продал свою коллекцию редкостей в Кабинет натуралий, который приказал создать император Петр, но и лично сопроводил экспонаты в русскую столицу.
Теперь он соловьем разливался перед императором, императрицей и всем двором, надеясь, видимо, на то, что ему и предложат место смотрителя музея. Или еще что-нибудь такое же хлебное и не обременительное.
— Помните, ваше величество, как вы любили наблюдать за моими опытами и вскрытиями в бытность вашего путешествия в Европу. Я распорядился отгородить специальный кабинет, чтобы молодому императору никто не мешал. И наши совместные обеды, и наши разговоры, что необходимо сделать в вашей державе, чтобы вырвать ее из лап невежества!
И Фредерик Рюйш победно оглядел придворных, словно предлагая восхититься его предусмотрительностью и умом. Даже высокий белоснежный парик вздыбился от восторга, намекая на то, что лишь его хозяин может помочь просветить этих русских дикарей.
Генерал-губернатор Меншиков наблюдал за «долгожданным гостем», старательно улыбаясь и изо всех сил изображая приветливость.
Господина нидерландского ученого из Петербурга надо было убирать. Его анатомическая коллекция — неприятность, конечно, знатная, но Прохор обещал, что защиту поставят хорошую. Он заключил договор с какой-то старухой — на вид настоящая Баба-Яга — и они отправились зачаровывать стекло. Кроме того, в дверцах шкафа заложили черный как тьма гематит — камень, способный не выпустить Иное, вобрав силу в себя.
— Но всего этого будет достаточно, — сказал Прохор, как обычно, прямо глядя в глаза Меншикову, — если свежих опытов не будет. И заклинаний на крови умирающих младенцев.
Да… Может, профессор Рюйх и прав — русские — варвары. Но, по крайней мере, без крайней необходимости покойников не беспокоят. И уж тем более, на потеху любопытствующим не выставляют.
По крайней мере, до этого дня не выставляли…
— Его величество распорядился предоставить вам дом. Когда вы решите, что вам понадобиться для ваших опытов, сообщите мне — все вам будет предоставлено, — Генерал-губернатор Меншиков был сама любезность. А что делать, прямо Петру Алексеевичу уже все говорил — и про то, что коллекцию натуралий в Петербург ввозить не за чем. И про то, что создатель этой самой коллекции чернокнижия не чурается. А что вышло — позорище только… От него потом месяц все шарахались — кто за блажного считал, кто его опале радовался.
Только Петр Алексеевич порычал-погневался… да и оставил Меншикова на прежнем посту. Велел только не перечить — особенно прилюдно. А еще безопасность столицы обеспечить, чтоб таких смертоубийств, какие получились после захвата мужиками русалки, больше не было.
Вот и получилось так, что Генерал-губернатор всячески улыбался роже этой напыщенной, нидерландской. И даже злости в Меншикове не было… Было какое-то запределье. Конечно, Европе было, чем гордиться… Но ведь и Россия уже не та, что прежде. А все на нас глядят, как на каких-то убогих. А сами бы попробовали в условиях войны со Швецией и глухого внутреннего сопротивления создать новую армию. Новый флот. Петербург. Торговлю.