Мег увлеклась беседой и весьма удивилась, когда, взглянув через плечо, увидела, что лодка под белым парусом почти достигла пирса и что кормчий ей кажется смутно знакомым. Она приложила руки к глазам и узнала Спенсера Кенделла. Он оторвал руку от штурвала и помахал, и Мег поняла, что он также узнал ее и собирается сойти на берег.
Мег продолжала сидеть рядом с графом на корме моторной лодки, пока Спенсер возился с парусами и подгонял лодку к пирсу.
– Постарайся не разбить мне пирс! – крикнул Алессандро.
Не отвечая, Спенсер повернул руль, направляя нос лодки навстречу ветру, и потянул за канат, отдавая парус и до предела замедляя движение лодки.
– Помощь требуется? – спросил Алессандро.
– Не оскорбляй бывалого моряка! – задорно ответил Спенсер.
Они поддразнивали друг друга до тех пор, пока Спенсер не вылез из кокпита парусника и не закрепил канат. Мег прислушивалась к их пикировке, в которой чувствовался и дух соперничества, и своего рода товарищество.
Спенсер стоял на пирсе, глядя на них сверху. Хотя косые лучи солнца светили ему в спину, мешая рассмотреть его лицо, было видно, что сейчас он выглядел гораздо лучше, чем утром. Удалось ли ему немного поспать или он просто опять чего-то принял?
– Вы не собираетесь пригласить меня к себе? – спросил Спенсер.
– Лично я – нет, – ответил Алессандро. – Мы с мисс Макдермот тихонько попиваем вино и обсуждаем весьма важные вещи.
Спенсер спрыгнул в кокпит моторной лодки.
– Я подозреваю, что ты утомил ее до слез. Правда, Мег? Скажите ему, что вы подавали мне сигналы прийти и вызволить вас.
– Правда в том, – ответила Мег, – что мне нужно идти. Графиня, должно быть, уже пришла, а у меня назначена с ней встреча.
Она поблагодарила графа за вино, сказала «до свидания» Спенсеру, поднялась на пирс и направилась к дому. Она чувствовала, что глаза обоих мужчин устремлены на нее.
– Я познакомился с ней первым, Алессандро, – сказал Спенсер.
– Извлеки урок из истории великих исследователей, Спенс. Важно не открытие, а завоевание.
– На сей раз ты с этой задачей не справишься.
– Почему же?
Спенсер подумал секунду.
– Хотя бы потому, что ты женат.
Алессандро расхохотался:
– До последнего времени это не имело значения.
– На сей раз это будет иметь значение.
– Если ты хочешь сказать, что она жаждет любви, верной и вечной, я могу это обещать.
– Это так, но и не только в этом дело.
– В чем еще?
– У нее есть чувство… не знаю, как сказать… – Спенсер заколебался, потому что не хотел употреблять это слово. Оно прозвучало бы как-то слишком наивно. Он знал, что Алессандро станет смеяться. Да он и сам бы рассмеялся. Но синонима не было, и он закончил: – чести.
Алессандро в самом деле рассмеялся. Он смеялся так откровенно и громко, что закашлялся.
– Честь есть у мужчин, Спенс. А еще мораль и этика. У женщин есть только правила. А правила Созданы для того, чтобы их нарушать.
– Это не тот случай.
Алессандро сунул руки в карманы брюк и оперся спиной о шпангоут.
– Почему ты не хочешь согласиться со мной? Ты не достиг большого прогресса, зато увидел, что я добился большего, и пытаешься отпугнуть меня. Ты не готов к соревнованию.
– Черта с два не готов.
Алессандро некоторое время смотрел на него.
– Хорошо, в таком случае сколько?
– Сколько чего?
– На сколько ты готов держать пари?
– Пари о чем?
– О ней, разумеется. Кто из нас первый уложит ее в постель.
Спенсер смущенно посмотрел в сторону дома, хотя Мег уже скрылась из виду. Видит Бог, он не считал себя большим моралистом, однако и не был таким циником, как Алессандро.
– Ага, – продолжал давить Алессандро. – Я вижу, ты не желаешь заключать пари. Что, слабо?
– Десять тысяч. – Слова вырвались раньше, чем Спенсер осознал, что он их произнес.
Алессандро потянулся и легонько похлопал его по руке:
– Отлично. Я смогу установить новую выхлопную систему на лодке.
– А мне нужен новый спинакер. – Спенсер проговорил это таким же беспечным и уверенным тоном, как и Алессандро. – Хотя есть одна проблема, – добавил он. – Как мы узнаем, что кто-то из нас выиграл?
Алессандро удивленно посмотрел на Спенсера.
– Я поверю тебе на слово, Спенс. И уверен, что ты поверишь на слово мне. Ведь мы, в конце концов, джентльмены.
Глава 7
Эштон, еще не открыв глаза, поняла, что день предвещает что-то зловещее. Она испытывала чувство обреченности, хотя и не могла понять причину. Во всяком случае, дело не в похмелье, потому что накануне у нее хватило здравого смысла отказаться от бренди за обедом и от предложения Спенсера присоединиться к тем, кто собирался на вечер к Томми Фиску, последнему в Палм-Бич человеку, который считал шиком использовать при сервировке стола серебряные ложки.
В физическом отношении она чувствовала себя вполне нормально.
Эштон вытянулась на кровати и провела рукой по телу сверху вниз. Живот у нее был плоский и упругий, кожа гладкая, как у ребенка, – после принятой накануне ванны из трав. И вдруг ее осенило. Так вот почему она чувствует себя угнетенной! Сегодня у нее день рождения! Ей исполнилось тридцать семь лет.
Она снова провела руками по телу. Оно по-прежнему упругое, подтянутое, лучше, чем у большинства двадцатисемилетних. Однако это отнюдь не подняло ей настроения, ибо Эштон понимала, что так будет недолго. И еще одно. Дело ведь не в том, как тело выглядит. Дело в том, как оно функционирует. Она лежала одна в громадной спальне, куда тяжелые шторы не пропускали лучей солнца, и слышала, как биологические часы тикают наподобие взрывного механизма замедленного действия. Как выразился доктор, когда призывал ее поговорить с Алессандро? Время – это самое важное. Говорил избитые вещи. И тем не менее он был прав. И без толку ссылаться на женщину из Англии, которая родила на шестом десятке, или на всякие удивительные зачатия. Она хотела быть женщиной, а не чудищем.
Само слово разбередило ее еще сильнее. Эштон нажала на кнопку, чтобы раздвинуть шторы. Солнечный свет хлынул в спальню. Она прищурилась, отбросила одеяла и простыни и подошла к высокому, во весь рост, трельяжу.
Эштон взглянула на свое лицо. Кожа была упругой и сухой, веки пока, слава Богу, не отяжелели. В сущности, нельзя сказать, что она слишком уж переживала из-за своего лица. Во всяком случае, она сейчас огорчалась не более, чем тогда, когда только начала смотреться в зеркало. Не стоит оплакивать потерю того, чего никогда не было.
Эштон перевела взгляд ниже. Груди все еще оставались красивыми, хотя и не настолько, как хотелось бы. Она слегка приподняла их ладонями. Вот так получше. Еще несколько лет назад ей не нужно было их приподнимать. Они сами стояли прямо и гордо. Руки Эштон скользнули по ребрам к талии и бедрам. Пока что все неплохо. И вдруг она увидела то, чего не замечала раньше, – складку, небольшое жировое отложение в верхней части бедер.
Раздался стук в дверь. Эштон быстро забралась в постель и натянула простыни до подбородка. Ее беспокоило не то, что Грета может увидеть ее голой; она не могла допустить, чтобы кто-то, даже собственная горничная, увидел изъяны ее тела.
– Войдите, – сказала она.
Дверь открылась, и вошла Грета, неся на белом плетеном подносе завтрак, одну-единственную розу и утреннюю почту.
– С днем рождения, графиня, – едва ли не пропела горничная.
– Не с чем поздравлять, когда тебе исполняется тридцать три, Грета. – Эштон удивилась своим словам. Она не собиралась лгать. И зачем нужно было опускаться до лжи перед горничной, той горничной, которая отлично знает, что Эштон исполнилось тридцать шесть лет в прошлом году и тридцать пять – в позапрошлом? Мало было такого, чего Грета не знала о ней, или о ней с Алессандро, или о ней с другими мужчинами. Трудно скрыть что-то от женщины, которая убирает бокалы и пузырьки, которая следит за тем, чтобы твое белье было отдано в стирку, и знает, какое белье после званого обеда вернулось домой в вечерней сумочке или не вернулось вообще; женщины, которая готовит тебе ванну, подает полотенце и видит на твоем теле отметины любви или страсти. Эштон вдруг почувствовала себя униженной этой нелепой попыткой солгать.