— Оно побеждено, — любезно ответил маркиз, кланяясь молодой девушке.
Амазонка сошла с лошади, взяла под руку кузена и принялась рассказывать ему свое трагическое ночное приключение. Гонтран следовал за ними в нескольких шагах, сумрачный и задумчивый, так как вспомнил, что шевалье д'Асти любил свою кузину, мадемуазель де Пон, и догадывался, что общество назначило ему самую гнусную роль в огромной драме, которую оно намеревалось разыграть.
XXII
Барон де Пон, с которым мы вскоре познакомимся ближе, лег спать, уверенный, что его дочь осталась в Бегю у виконтессы д'Оази, его сестры; он попросил шевалье д'Асти поехать на рассвете навстречу кузине. Когда шевалье, мадемуазель де Пон и Гонтран пришли в замок, барон еще спал, утомленный после продолжительной охоты. Дочь его, не желая будить отца, прошла в свою комнату, оставив шевалье с Гонтраном де Ласи. Д'Асти взял маркиза под руку и увел его в парк.
— Прошу извинить меня, дорогой мой, — сказал он ему, — что я говорил с вами так в присутствии кузины; но мне было необходимо, чтобы она поверила в наши дружеские отношения и этим объяснила ваш приезд сюда.
— Положим, — пробормотал маркиз, — этот приезд очень странен; но вы объясните мне его цель?..
— Будьте покойны.
— Полковник приказал мне, — при этих словах де Ласи иронически улыбнулся, — ехать сюда.
— Тс! — остановил его шевалье. — Вы увидите, что то, чего наше общество требует от вас, легко исполнить.
Д'Асти предложил Гонтрану сигару и сел на скамейку. В этом месте никто не мог подслушать их.
— Друг мой, — сказал шевалье, — прежде всего позвольте мне сделать вам… как бы лучше выразиться?.. маленькое нравоучение, чисто практическое… если позволите.
Гонтран с удивлением взглянул на шевалье. Последний уселся поудобнее и улыбнулся.
— Сколько вам лет? — спросил д'Асти.
— Двадцать восемь, шевалье.
— Это самый лучший возраст.
— Что вы хотите этим сказать?
Шевалье смахнул пепел с сигары и продолжал.
— Слушайте: мы живем в том веке, когда все совершается быстро. Наши отцы были еще юны в пятьдесят лет, а мы изнашиваемся уже к сорока. Чтобы «жить», то есть, чтобы наслаждаться жизнью, нужно быть богатым в тридцать лет, пресыщенным в тридцать пять, эгоистом к сорока. Жизнь состоит из факта и нескольких громких слов. Громкие слова выступают вперед и маскируют факт, подобно тому, как во время осады инженерные работы маскируют артиллерийскую батарею, которая несет с собою смерть. Громкие слова, друг мой, это: человеколюбие, семья, общество, дружба, рыцарство, самоотвержение, долг, патриотизм; факт — это эгоизм. Эгоизм, друг мой, — это философский камень искателей золота, гений искателей славы, славы людей, гоняющихся за гением, благородство мещанина и мещанство дворянина.
Гонтран с удивлением посмотрел на шевалье.
— Часто, — продолжал последний, — расчет лежит в основании великодушного поступка, и этот расчет можно сравнить со слитком золота, толщина которого видоизменяется сообразно аппетиту выкладчика. Итак, эгоист — повелитель, владыка, издавний тиран нашего мира; его душа, жизнь, цель и импульс — деньги! Человек не эгоист — это большое дитя, кандидат дома сумасшедших или лунатик; эгоист, не составивший себе состояния, — дурак, которого я уподобляю нечетному числу в гигантском правиле сложения человечества; эгоист, ставший богачом, — это сильный человек; сильный человек имеет право быть великодушным и, когда нужно, преданным, даже добрым, если захочет, добродетельным и незлобивым, подобно тому, как разбогатевший жокей может ездить верхом уже ради собственного удовольствия.
Гонтран слушал шевалье с любопытством человека, в первый раз слушающего речь на незнакомом ему языке.
— Сердце, мой милый друг, фальшивая монета из низкопробного серебра. Сначала подумаем о себе, а там увидим. Итак, дорогой маркиз, вам не по вкусу та работа, которую поручает вам наше общество.
Гонтран жестом остановил своего собеседника и сказал ему голосом, в котором звучала грусть:
— Значит, вы не сожалеете, что дали клятву, связавшую нас друг с другом?
— Нисколько. Вы забываете, друг мой, что я разорен, что я хочу жениться на богатой наследнице и вновь позолотить герб шевалье д'Асти.
— Что касается меня, то я принял ужасное предложение полковника только потому, что безумно любил Леону, — сказал Гонтран. — Теперь я ее ненавижу.