Де Рювиньи ответил на поклон и знаком попросил войти, с любопытством взглянув на вошедшего. Он раньше никогда не видал его.
– Что вам угодно, сударь? – спросил он.
– Генерал, – сказал незнакомец, – я могу дать вам сведения о капитане Лемблене.
Генерал вздрогнул.
– Еще один! – вскричал он. – Вы явились, значит, опровергнуть клевету, не правда ли? Скажите мне, что он умер, что арабы убили его… скажите мне, наконец, сударь, что капитан не мог дезертировать.
– Генерал, – сказал незнакомец, – позвольте мне переговорить с вами с глазу на глаз.
Де Рювиньи сделал знак. Адъютант вышел и приказал часовому, стоявшему у входа в палатку, никого не впускать в нее.
Незнакомец сел с фамильярностью, которая оскорбила генерала, и на губах его мелькнула улыбка, как у человека, уверенного в важности своего сообщения.
– Генерал, сведения, которые я хочу сообщить, так важны, что я должен просить вас дать мне честное слово.
– В чем? – спросил его генерал.
– Что я выйду отсюда, несмотря ни на что, здрав и невредим.
– Даю вам слово, – сказал генерал, помимо желания нахмурив брови и спрашивая себя, о какой подлости этот человек намерен еще сообщить ему.
– Хорошо, – сказал незнакомец и, приняв удобную позу рассказчика, продолжал. – Капитан не умер, генерал.
– Что вы сказали?
– Капитан дезертировал.
– Это невозможно!
– Однако это правда, генерал.
– Сударь, мне нужны доказательства.
– Вы получите их, если выслушаете меня.
– Говорите, сударь.
– Капитан бежал, потому что веские причины призывали его во Францию и время не терпело.
При этих словах лицо генерала выразило страшное удивление.
– Гектор Лемблен, – продолжал незнакомец, – оставил во Франции одну из тех привязанностей, ради которых приносят в жертву все: честь, обязанности, семью, отечество.
– Дальше, сударь! – сказал генерал, сердце которого сжалось от какого-то неясного предчувствия.
– Эта женщина была в опасности, и она написала капитану.
– Ах! – вскричал Рювиньи, вдруг вспомнив. – Он получил письмо за час до экспедиции.
– Совершенно верно.
– Теперь я понимаю это бегство, сударь. Но откуда вы узнали об этом? Быть может, вы друг капитана и обращаетесь к моему великодушию, чтобы спасти его от участи, которая его ожидает.
Незнакомец покачал головой; генерал вздрогнул, заметив ироническую улыбку на его губах.
– Сударь! Капитан Лемблен нанес мне одно из тех оскорблений, которые не могут быть смыты целыми потоками крови, и я поклялся сделать с его честью то же, что он сделал с моею. Теперь вы видите, что я не могу желать его спасения.
– Чего же вы в таком случае хотите? – спросил генерал, лоб которого нахмурился.
– Какое мне дело до того, какого мнения вы будете обо мне: я мщу за себя.
– Дальше? – сухо спросил де Рювиньи.
– Я рассчитал, – холодно продолжал незнакомец, – что если любимая женщина призовет его на помощь, то он бросит все. Мне удалось украсть у моего врага единственное письмо, которое ему написала эта неосторожная женщина.
– Какая подлость! – прошептал генерал.
– Я мщу, – спокойно заметил рассказчик.
Генерал бросил взгляд, полный презрения, на своего собеседника.
– Сударь, – сказал он ему, – вы поступили умно, взяв с меня слово отпустить вас целым и невредимым.
Незнакомец пожал плечами.
– В противном случае я приказал бы расстрелять вас. Незнакомец улыбнулся, как человек, который безразлично относится к угрозам и даже предвидел их.
– Однако, – продолжал генерал, – мне непонятно, для чего вы рассказываете всю эту историю мне?
– Быть может, она заинтересует вас?
– Нисколько, уверяю вас.
Между тем де Рювиньи почувствовал, как дрожь пробежала у него по телу, у него, храброго воина, когда незнакомец пристально посмотрел на него.
– Неужели вы думаете, что история капитана Лемблена вас не касается?
– Сударь!
– Генерал, вы знаете мужа этой женщины.
– Я?
В этом единственном слове, вырвавшемся под влиянием удивления, звучала угроза.
– Как я уже сказал вам, – холодно продолжал незнакомец, – вы знаете мужа, даже очень близко, а так как я должен передать ему письмо…
– Ну так и обращайтесь к нему! – вскричал с лихорадочным нетерпением де Рювиньи.
– Я это и делаю, – отчеканил свои слова незнакомец.
Ни раскаты грома, раздирающие тучи, ни землетрясение, конвульсивно колеблющее землю, ни Везувий, поглотивший города в потоке своей лавы, не произвели бы на генерала такого впечатления, как четыре слова незнакомца: «Я это и делаю».
Итак, он был этим мужем.