— Вы желаете принимать кого-нибудь в мое отсутствие? — спросил он.
— Может быть.
И Дама в черной перчатке насмешливо улыбнулась.
— Вы ведь дали клятву исполнять все мои желания, не правда ли?
— Да.
— Так сдержите вашу клятву. Гектор Лемблен снова нахмурился.
— О, — продолжала Дама в черной перчатке, — это еще не все, капитан.
— Что же дальше?
— Я хотела бы занять другую комнату в замке.
— Это не трудно, весь замок в вашем распоряжении. Молодая женщина посмотрела на капитана чарующим взглядом.
— И вы очень любили покойную госпожу Лемблен? — спросила она.
Капитан вздрогнул и побледнел.
— Да, — прошептал он наконец.
— Быть может, любите ее и до сих пор?
— Нет, я люблю вас.
— Я хочу убедиться в этом.
— Каким образом?
— Вы отдадите мне комнату, в которой она умерла. Капитан побледнел как смерть.
— Ах, — прошептал он, — какое странное желание!
— Возможно.
— Вы должны отказаться от него.
— Нет, я так хочу. Гектор опустил голову.
— Пусть будет по-вашему, — покорно сказал он.
— Вы будете каждый день приходить ко мне и беседовать со мною у камина.
Волосы у капитана от ужаса встали дыбом.
— Мы будем говорить о ней.
— О, никогда, никогда! — прохрипел он. — О ней — никогда.
— Почему? Если вы ее любили… а теперь уже больше не любите…
Улыбка и голос Дамы в черной перчатке сделались до такой степени злыми, что капитана охватил ужас, и он спросил себя, уж не демон ли из ада явился к нему, чтобы мучить его.
— Идите же, мой дорогой капитан, — продолжала молодая женщина, — и распорядитесь, чтобы мне приготовили комнату покойной госпожи Лемблен: с сегодняшней ночи я буду спать там.
И в то время как капитан, обезумев от ужаса и душевной муки, шатаясь, медленно выходил из комнаты, она прибавила:
— Прикажите, чтобы в обстановке комнаты ничего не изменяли.
Капитан вышел, а Дама в черной перчатке прошептала:
— Тебе придется сознаться, убийца, в своем преступлении.
VII
С этой минуты жизнь капитана, и без того тяжелая, сделалась настоящим адом.
В продолжение целого дня Дама в черной перчатке держала свою жертву в полном повиновении и под своим властным взглядом.
То повелительная и жестокая, то с обворожительной улыбкой на устах, она играла им, как кошка с мышью.
Капитан любил ее. Это не была спокойная и глубокая любовь, поднимающаяся из глубины души человека и являющаяся источником светлых радостей, напротив, это была странная роковая страсть, где все было страданием и которая подавляла все способности человека, как бы держа его в железных клещах.
В замке Рювиньи обедали между шестью и семью часами. Однажды, когда обед кончился, Дама в черной перчатке переглянулась со своим старым другом, графом Арлевым.
— Дорогой хозяин, — обратился тот любезно к капитану, хотя тон его плохо скрывал приказание, — вечер прекрасный, луна так чудно светит. Что вы на это скажете?
И граф указал на готические окна столовой.
— Вы правы, — согласился капитан.
— Прокатимтесь-ка верхом.
Капитан вздрогнул, вспомнив свое обещание уезжать каждый вечер из замка в восемь часов с тем, чтобы возвращаться туда к десяти часам.
— Как вам угодно, — ответил он, опуская голову.
И он последовал за графом, направившимся к двери.
Через десять минут капитан Гектор Лемблен и майор Арлев выехали из замка, а Дама в черной перчатке приняла у себя тайком молодого Армана Леона, которого провел проводник. В ту минуту, как капитан садился на лошадь, майор обратился к нему со словами:
— Мы отправимся в лес. По-моему, нет ничего лучше звуков охотничьей трубы в чаще Старых деревьев. А как ваше мнение?
— Я согласен с вами, — ответил Гектор Лемблен, который помнил условие, поставленное ему Дамой в черной перчатке, чтобы он давал знать о своем возвращении.
— В таком случае, — сказал майор, — возьмите с собою рог.
— Знаете ли, граф, — пробормотал капитан, вешая рог через плечо в ту минуту, как они выезжали со двора замка, — знаете ли, у вашей воспитанницы являются иногда странные фантазии.
Замечание капитана осталось без ответа.
— Мне кажется, — продолжал Гектор Лемблен, уколотый этим молчанием, — что она хочет испытать, буду ли я во всех отношениях покорным мужем.
При этих словах майор круто обернулся к нему и сказал:
— Вам известно, что вас никто не принуждает жениться и что время еще не ушло.
— Нет, нет, — поспешно перебил его капитан, — нет, я люблю ее!
Майор молча пришпорил лошадь и поскакал вперед. Полтора часа они ехали рядом, оба погруженные в свои мысли, один, по-видимому, исполняя полученное приказание, а другой — считая минуты, отделявшие его от свидания с любимой женщиной.
В половине десятого граф Арлев остановил лошадь.
— Становится свежо, — заметил он, — не лучше ли будет вернуться?
Он направился по кратчайшей дороге и пустил лошадь галопом. Капитан следовал за ним. Он чувствовал себя во власти этого человека, несколько дней назад совершенно ему незнакомого, а теперь говорящего с ним повелительным тоном и распоряжающегося им в силу какой-то неведомой и роковой власти.
Когда они очутились в четверти мили от замка, майор, сделавшийся снова молчаливым, заговорил опять, повернувшись к капитану:
— Я убежден, — сказал он, — что утес, где стоит ваш замок, должен обладать великолепным эхо.
— Вы думаете?
— Попробуем… Возьмите рог и протрубите что-нибудь. Несмотря на простой и вежливый тон майора, в нем слышалось приказание, приводившее в смущение.
Капитан достал рог и, приложив его к губам, протрубил сигнал. Угадал ли майор или он заранее исследовал это обстоятельство, но в скалах, над которыми возвышалась старинная башня замка Рювиньи, действительно прозвучало звонкое эхо, громко повторившее резкие ноты призывного сигнала.
— Видите, — заметил майор, — я был прав. И он прибавил небрежно:
— Завтра мы повторим наш опыт.
Когда всадники вернулись, им доложили, что Дама в черной перчатке уже спит и что она переселилась в комнату, которую в замке называли комнатой «госпожи». Гектор Лемблен заперся у себя, окончательно потеряв голову от ревности и бешенства.
В течение долгой бессонной ночи, терзаемый угрызениями совести, капитан пережил страшные муки, предаваясь разным предположениям и стараясь угадать, отчего его хотела удалить из замка между восемью и десятью часами молодая женщина, и отчего она выбрала для себя именно комнату Марты и потребовала, чтобы он принял обратно Германа, похитителя миллиона… наконец, отчего он, исполненный житейской опытности и до сих пор такой недоверчивый и стойкий, подпал под странное влияние этих двух лиц, которые представлялись ему какими-то демонами и завладели всем его существом.
Утром в дверь его комнаты постучал лакей и доложил:
— «Эта дама» проснулась и желает видеть господина капитана.
Как и накануне, и раньше, покорный, уступчивый, настоящий раб этой странной женщины, Гектор встал, оделся и отправился к ней.
В ту минуту, когда он подходил к двери, на пороге которой упал в обморок неделю назад, сердце снова сжалось в его груди. Конечно, теперь его пугал не призрак Марты… но сильнейший, более решительный ужас овладел его расстроенным мозгом. Почем знать? Женщина, которую он любил и на которой мечтал жениться, быть может, напала ночью на какую-нибудь забытую им улику его преступления? Однако он все-таки постучался.
— Войдите, — произнес грустный мелодичный голос. Звук его успокоил капитана. Он отворил дверь и вошел.
Дама в черной перчатке уже встала и сидела у камина; на ней был надет пеньюар из белого кашемира.
Она встретила его улыбкой. Но эта улыбка была печальна, и капитан заметил, что его собеседница бледна, как мрамор. Она указала ему рукой на кресло, стоявшее рядом с тем, на котором сидела она, и он принужден был сесть как раз против широкой кровати с зеленым балдахином, на которой Марта де Шатенэ испустила свой последний вздох.