— В Гавр; я провожу вас туда, — сказал барон де Мор-Дье.
— А… затем?
— В Гавре вы сядете на пароход «Прекрасный провансалец», который должен сняться с якоря завтра в полдень.
— А куда он отвезет меня?
— В Ост-Индию, и вы оттуда никогда не вернетесь; я вам советую это, если вы дорожите тем, чтобы к вашей памяти сохранили благоговейное воспоминание ваши жена и дети…
— Моя жена, мои дети… о, Господи! — Эммануэль произнес эти слова прерывающимся от рыданий голосом и тяжело упал на пол.
Он лишился сознания.
— Отнесите его в почтовую карету, — приказала Дама в черной перчатке. — Ночная прохлада приведет его в чувство.
— Ах, сударыня, — прошептал де Мор-Дье, — вы безжалостны!
— Сударь, — ответила она на это, — есть глава в истории нашей жизни, которую вы позабыли. В тот вечер, когда маркиз Гонтран де Ласи вступил в брак, к нему явился человек, одетый в черное, и приказал ему от имени ассоциации убийц, членом которой были и вы, покинуть бал, родственников, друзей, молодую супругу, овдовевшую ранее, чем она стала женою…
Барон опустил голову. Дама в черной перчатке докончила свои слова, громко расхохотавшись:
— И его также хотели отправить в Ост-Индию, за тысячу лье от всего, что он любил, и его убили от имени всей вашей ассоциации за то, что он отказался уехать…
— Боже мой! — прошептал барон. — Какое наказание определили вы мне, сударыня?
— Вы это узнаете завтра, когда вернетесь из Гавра. Она сделала знак. Неизвестные люди подняли на руки маркиза Эммануэля Шаламбеля де Флар-Монгори.
— Идите! — приказала Дама в черной перчатке. Барон вышел последним и последовал за остальными.
Когда Эммануэль открыл глаза, он увидел себя полулежащим в почтовой карете, мчащейся во весь опор по Нормандской дороге в дождливую холодную ночь.
— Где я? — спросил он было себя.
Но он заметил барона де Мор-Дье, бледного и грустного, сидящего напротив него, и немедленно вспомнил все. Барон сказал ему:
— Вы на Гаврской дороге, по которой Шарль Марселей поедет в Калькутту, а парижские газеты тем временем оповестят о смерти маркиза Эммануэля Шаламбеля де Флар-Монгори.
XXXVII
Действительно, на следующий день, в то время, когда коммерческий корабль «Прекрасный провансалец» снялся с якоря, Эммануэль стоял на палубе с видом человека, пораженного громом, и с отчаяньем смотрел на берега Франции, понемногу исчезавшие в морском тумане, вечерние газеты выпустили заметку:
«Крайне таинственное происшествие привело в изумление весь аристократический мир и правительственные сферы.
Г-н маркиз Шаламбель де Флар-Монгори, один из молодых знаменитостей парижской адвокатуры и палаты депутатов исчез при следующих обстоятельствах. Маркиз де Флар внезапно помешался вчера днем. Болезнь его, говорят, была вызвана смертью одного из его знакомых, барона де Мор-Дье.
Маркиза немедленно перевезли в Пасси к русскому врачу, пользующемуся большой известностью у себя на родине.
Врач этот брался вылечить г-на де Флара. К несчастью, в прошлую ночь его пансионер сумел обмануть бдительность сторожей и убежал, оставив на столе в спальне нечто вроде завещания, где он говорит, что тень барона де Мор-Дье, явившаяся ему, приказала ему последовать за собой. Куда он скрылся? Сначала этого никто не знал; но шляпа, которую нашли на берегу Сены, была признана за принадлежавшую ему и опасаются, что несчастный бросился в воду и утонул. Самые тщательные поиски не привели ни к каким результатам».
На другой день те же газеты писали:
«Труп маркиза де Флар-Монгори найден; Сена унесла его до Сент-Клу.
Лица узнать невозможно, но признали платье и нашли при покойном бумажник, часы, драгоценные вещи и пр. »
Наконец, два дня спустя появилось новое сообщение:
«Похороны маркиза де Флар-Монгори состоятся сегодня с большой помпой в церкви св. Магдалины.
Г-ну де Флар-Монгори около тридцати семи лет.
Он оставил после себя неутешную вдову и двух прелестных маленьких девочек пяти лет, которые долго будут оплакивать лучшего из мужей и отцов и вечно чтить его память».
— О, Гонтран де Ласи, — тихо, со вздохом прошептала
Дама в черной перчатке, и на лице ее появилось выражение горя и ненависти. — Ты, мой нежно любимый, не удостоился пышных надгробных речей, которые произносятся над твоими убийцами…
И мстительница, женщина с каменным сердцем, произносившая безжалостно приговоры, подошла к бюсту, покрытому черной вуалью, откинула покрывало и с грустью начала смотреть на бюст, потом она опустилась на колени и залилась слезами.
XXXVIII
Итак, вечером того дня, когда труп бухгалтера Виктора Барбье был предан земле на кладбище отца Лашеза под именем маркиза де Флар-Монгори, барон де Мор-Дье явился на площадь Бово, в отель, нанятый графом Арлевым и отданный для Дамы в черной перчатке полгода назад. Было около девяти часов; барон вышел из почтовой кареты, которая привезла его из Гавра, куда он проводил настоящего маркиза Эммануэля де Флар.
Де Мор-Дье не видали в Париже с тех пор, как репортеры сообщили о его смерти. К тому же, вероятно, вследствие полученного приказания барон сильно изменил свою наружность. Вместо усов и эспаньолки, которую он носил по привычке отставного военного, барон совершенно выбрился и придал своему обыкновенно бледному, мертвенному лицу какой-то красноватый оттенок, делавший его совершенно неузнаваемым. Одежда его уже не носила отпечатка военного щегольства, который офицер сохраняет и в своем партикулярном платье. Барон был одет в узкие панталоны и пиджак, какие носят англичане во время путешествий, на голове у него была надета конусообразная мальтийская шапочка с клетчатыми лентами, развевавшимися по плечам, на которые был наброшен большой мягкий плед, падавший складками. Барона провели к Даме в черной перчатке. Мстительница была одна и, по-видимому, ожидала барона.
— Ну, что? — спросила она, взглянув на него.
— Он уехал.
— Когда?
— Вчера в полдень.
— Что он — спокойнее?
— Он близок к помешательству, — ответил барон, — и скоро умрет под индийским солнцем.
Дама в черной перчатке ничего не ответила на это. Тогда де Мор-Дье сел рядом с ней и сказал ей грустным, но твердым голосом, в котором звучала отчасти гордость.
— А мне, сударыня, бывшему послушным орудием в ваших руках, скажете ли вы, наконец, какая меня ждет судьба?
— Она будет гораздо мягче, чем судьба маркиза де Флар, — ответила мстительница. — У вас нет ни жены, ни детей, никто вас не любит, и вы никого не любите: вы, вероятно, не особенно дорожите жизнью.
— Однако мне предстоит умереть?
— Не знаю.
Заметив его удивленный взгляд, она прибавила:
— Вас было семеро, не так ли? Семь «Друзей шпаги». Один из вас пал вашей жертвой.
— Гонтран, — тихо прошептал барон.
— Оставалось шестеро, — продолжала мстительница. — Капитан Лемблен умер первым, шевалье д'Асти — вторым, маркиз Эммануэль уже подвергается наказанию; остается наказать только троих.
Барон слушал в волнении.
— Среди троих находится один, которому я приберегаю особое наказание, потому, что он выбрал вас, соединил в одно общество и управлял вашею волею и поступками.
«Полковник», — подумал де Мор-Дье.
— Что касается двух остальных, вас и виконта де Р., то я поклялась себе пощадить одного из вас, потому что оба вы были орудием в моих руках.
Барон вздрогнул.
— Мор-Дье, — продолжала Дама в черной перчатке, — между вами двумя выберет судьба. Вы сами повторяли не раз слова Священного писания: «Поражавший мечом от меча и погибнет». Итак, виконт или вы умрете от удара шпаги.
— Значит, вы хотите, чтобы я дрался с ним?
— Да, я этого хочу.
— А если… я его убью?
— Вы будете прощены, — ответила Дама в черной перчатке. — Вы уедете завтра в Германию и отыщете там в одном из игорных домов виконта де Р. Игроки, подобные ему, живут постоянно на берегах Рейна и умирают там же, проиграв последний луидор или разбогатев в несколько часов.