– Поручаю, ангел мой хранитель, твоей заботливости души свои, – он кивнул на испуганных и с любопытством смотрящих на них с печи голубей.
Озорно подмигнул понимающему унтеру и оставил навсегда седьмой номер секретного шлиссельбургского замка, уводя за собой столичного жандарма, ничего не понявшего и решившего, что узник свихнулся.
Впереди шел генерал, отвечающий за узников великой секретности, за ним Издатель со смотрителем, потом жандарм. Процессию замыкали солдаты с двумя жандармскими унтер-офицерами, здоровенными украинцами из-за Днепра, судя по довольным и сытым мордам. Прошли мрачные ворота, мостик, аркады казематов, кордегардию. Издатель ждал, что на него наденут железные тяжелые кандалы, как он читал в различных книжках про иго царизма.
– По слабости здоровья оков не надевать, – неожиданно тонким голосом произнес генерал.
Не останавливаясь, миновали крепостные ворота, и очутились, не на той пристани, где они сходили с парома, когда приехали киногруппой, а на берегу огромной Ладоги. У пристани ожидала лодка с гребцами. За озером чернел финский бор, желтели дома и церкви городка. Почти с сожалением посмотрел Издатель на крепостной вал, неожиданно подумал: «Ведь не доеду, – прикинув расстояние до Казахстана и вспомнив, что ехать надо в кибитке, а не по железной дороге или авиалайнером, – дорогой затрясут меня до смерти. Но там видно будет!»
– С богом! – крикнул генерал.
Лодка отчалила, а на берегу стояли кучкой крепостные власти, до тех самых пор, пока шестивесельное средство передвижения Харона, наконец, приблизилось к городу. После получасового отдыха в каком-то трактире, смутно напоминающем Издателю кафе, где они ели перед поездкой в крепость, все вышли к крыльцу, и жандармы взяли его под руки и посадили в почтовую тройку. Рядом взгромоздился жандармский офицер.
Ямщик гаркнул:
– Эй, соколики! – и лошади пустились вскачь так, что Издатель понял, внутренности у него вылетят еще на околице этого убого городка.
Дорога шла на восток, берегом вечно угрюмой, свинцово-бурой, морщинистой Ладоги. На очередном ухабе кибитку так подкинуло, а в голове щелкнуло так, что издатель приготовился мозги потерять уже сейчас.
– Ты что, сынок, решил на себя шкуру арестанта примерить? – вернул его к жизни старческий голос.
Издатель вздрогнул. У открытой двери в камеру стоял дед-сторож и улыбался.
– Пойдем, там тюремные байки рассказывают, – он поманил Издателя.
– Какие байки?
– Я ж сказал, тюремные. Пошли, пошли, послушаешь про наши Шлиссельбургские чудеса. Про нашего аббата Фария. Старца Шлиссельбургского.
– Про кого? – Издатель уже пришел в себя и понял, что находится в нормальном мире.
– Про самого загадочного узника крепости. Про того, кто провел в ее стенах тридцать шесть лет.
– Сколько? – Издатель резко встал.
– Пошли. Чайку попьем, – сторож придержал дверь, давая ему пройти. Они пришли на ставшую уже родной кухню. Там все было так же, как и было. Те же стаканы в массивных подстаканниках и кружки, тот же заварочный чайник с розочками и китайским чаем, накрытый ватной бабой, тот же колотый сахар в сахарнице и серебряные щипчики рядом, и тот же большой жестяной чайник с кипятком. Издатель стряхнул с себя наваждение, как стряхивают снег, войдя в сени, и спокойно сел к столу. Ветхий дед рассказывал:
– Давным-давно, в начале века наверно девятнадцатого, еще до декабристов, это точно, но уже опосля войны с хранцузом. При ампираторе Александре Первом, вот это точно, в крепость его и привезли. Было ему лет под сорок…
– Да нет, сорок с гаком, – перебил второй дед, – а привезли его при императоре Николае Первом, уже после того как декабристов отсюда отправили. А вот под арест взяли точно при Александре.
– Ага… и гак года четыре, – ехидно оборвал его рассказчик, – Но привезли сюда действительно при Николае. В общем, мужик в полном соку. Красавец. Светский лев. По слухам, а слухами, как известно, земля полнится, был он майором армейским, но все гнул за освобождение Польши от царя российского. Еще говаривали, будто немалые чины имел он в масонской ложе «Рассеянный мрак» и основал Польское национальное масонство…
– В армии был малым офицером, а среди своих почти что генералом, али фельдмаршалом, – опять встрял второй дед.
– Звали энтого орла, – невозмутимо продолжал ветхий дедок, – Валериан Лукашинский. Со своими братами, что прозывались тогда вольными каменщиками, решили они все славянство под себя обротать и вообще все человечество, что и прописали в своей Конституции.