Вместе с тем Троцкий не сидел сложа руки. Он ухитрялся писать статьи, разоблачавшие суть фальсифицированного судилища в Москве, посылал их через своего сына, жившего в Париже, своим сторонникам. Однако открытая корреспонденция по указанию Трюгве Ли оседала в столе цензора. Узнав об этом, Троцкий устроил скандал полицейским, которые на день прекратили курить и играть в карты, но не более того. Между тем Московское радио продолжало обвинять Троцкого во всех смертных грехах, а он молчал. И 15 сентября 1936 года Вышинский в журнале «Большевик» заявил, что Троцкий совершенно очевидно не имеет что сказать в свою защиту, поскольку в противном случае он бы не молчал. Это заявление Вышинского было перепечатано в двух норвежских газетах, и Троцкий подал на них в суд. Был назначен день слушания дела, но правительство своим решением отменило заседание. Тогда Троцкий через норвежского адвоката подал в суд на главных редакторов ряда периодических изданий Франции, Чехословакии, Испании, Бельгии и Швейцарии, надеясь таким образом получить трибуну, но и здесь Трюгве Ли нашел возможность помешать делу.
Троцкий не сдавался, и неведомо, каким способом — Трюгве Ли затем обвинил Троцкого в использовании им нелегальных каналов и «симпатических чернил», — связался со своим французским адвокатом Герардом Розенталем. Вскоре сын опубликовал «Красную книгу» о московском процессе, где, ссылаясь на отца, указал на ряд весьма важных неточностей и прямых измышлений в материалах процесса.
Сторонники Троцкого понимали, что столь строгий домашний арест не только лишал его всякой возможности работать, но и может окончиться для Троцкого трагически. Друзья и приверженцы его в США делали все возможное, чтобы он мог получить право на политическое убежище в Мексике, где это право уважалось, но и где, как писал сын отцу, «нанимают убийц всего за несколько долларов».
Троцкий же продолжал надеяться, что все-таки сумеет получить возможность говорить в полный голос и в Норвегии. 11 декабря ему предстояло вновь быть в суде, где продолжалось слушание дела о квислинговцах. Однако Трюгве Ли разгадал тайные намерения Троцкого, и, как только тот появился в зале, полиция немедленно удалила из него публику и журналистов, а судья теперь был предельно вежлив и корректен с Троцким.
В тот же день вечером Трюгве Ли навестил Троцкого и сообщил ему, что вынужден, поскольку министерство юстиции не в состоянии оплачивать столь многочисленных полицейских, охранявших его, перевезти Троцкого подальше на север.
— Север, господин Трюгве Ли, мне противопоказан, — заявил Троцкий, — как и ваше гостеприимство. Я жду со дня на день сообщения от моего мексиканского друга, известного художника Диего Риверы о предоставлении мне возможности перебраться в Мексику.
Неделю спустя тот же Трюгве Ли сообщил Троцкому, что Мексика предоставила ему убежище и что министр уже сделал все необходимое для отъезда, назначенного на завтра.
Такая поспешность насторожила Троцкого, и он спросил министра:
— А что, если Сталину известны название парохода и его маршрут? Нас могут торпедировать, и мы не доплывем до Ла-Манша.
Трюгве Ли не стал отвечать, а Троцкий на прощанье отказался пожать ему руку и еще раз заявил:
— Через три года… все вы будете эмигрантами!
Перед отъездом, полагая, что его из одной западни перемещают в другую, Троцкий ухитрился написать симпатическими чернилами статью «Стыд» как ответ ряду деятелей и особенно тем западным адвокатам, которые «свидетельствовали» юридическую правоту процесса над Зиновьевым, Каменевым и другими. Она заканчивалась словами: «Я дам окончательный ответ обвинителям и их лакеям… в Мексике, если, конечно, я доеду туда». А на следующий день написал сыну: «Кажется, завтра нас отправляют в Мексику. Это наше последнее письмо из Европы. Если что-либо произойдет с нами по дороге или в каком-либо другом месте, ты и Сергей — мои наследники. Это письмо должно иметь силу завещания».
…Диего Ривера в субботу встретил меня у ворот своего дома-мастерской. Он явно меня ждал (я тут же подумал: он знает о сорвавшейся встрече с Сикейросом!). Мы проговорили целый день. Ближе к обеду к нам присоединилась жена художника Эмма Уртадо, знаток живописи, владелица небольшой картинной галереи. Эмма нет-нет да и подправляла живописные рассказы мужа.
Нефтевоз «Рут» с изгнанниками и начальником полицейской охраны Троцкого отправился в путь 19 декабря. Как ни старалось правительство Норвегии скрыть факт отъезда Троцкого (еще долго полицейские курили трубки и играли в карты в доме без узника), тайну сохранить не удалось. Капитан получил указания, и пароход шел, часто меняя курс и избегая хоженых дорог. Редакции крупных газет и журналов мира пытались связаться с Троцким по радио. Однако на сей счет у капитана тоже было указание, и он его не нарушил.