— И он всегда был таким?
— Сколько его помню. За 51 год службы не имел ни одного выходного дня, ни одно го полностью использованного отпуска. Подъем каждое утро — в 5.20, полтора часа — зарядка во дворе в любую по году. В 7.30 уезжал на работу, а возвращался в 23.00. В общем, сила воли действительно необычайная.
— Вам доводилось видеть его в разных состояниях, связанных со службой?
— Мы много кочевали. После войны и Академии бронетанковых войск — Дальний Восток, потом Белоруссия, Украина, опять Белоруссия и опять Дальний Восток… Знаете, у него как у командира, отвечавшего за очень большие коллективы людей в войсках, бывали тяжелейшие ситуации, всякого рода ЧП. Естественно, переживал, иногда очень остро переживал, он ведь не железный. Но в растерянности, а тем более — в панике я не видела его ни разу. Вот и поэтому не верю, что мог руки на себя наложить…
Да, судьба испытывала его на излом не раз, но он стойко держался.
Мало кто знает, что Ахромеев, в то время первый заместитель начальника Генерального штаба, один из немногих в военном руководстве, решительно возражал против ввода наших войск в Афганистан. Мало кому известно, какую роль сыграла наша армия в ликвидации последствий чернобыльской катастрофы, и Ахромеев, тогда начальник Генштаба, стал одним из ведущих организаторов этих беспрецедентных по масштабу и сложности работ.
Получается что же? Выдержал и Великую Отечественную, и Афганистан, и Черно быль, а тут, когда ни войны, ни аварии ядерного реактора, вдруг проявляет непонятную слабость.
В самом деле, трудно это понять и принять.
Николай Николаевич Энгвер, народный депутат СССР, много общавшийся с депутатом Ахромеевым по делам воинов-«афганцев» и не раз говоривший с ним об «афганском синдроме», знает, что маршал считал самоубийство для военного именно слабостью. Допускал его лишь в од ном случае: когда являешься носителем информации вы сшей секретности и не можешь предотвратить захват себя врагом. Ибо пытки, а особенно — современные психотропные средства позволяют многое «вытянуть» из человека, даже против воли его…
Еще тогда, вскоре после рокового августа-91, возникла версия, что Ахромеева принудили к самоубийству, угрожая репрессиями против семьи. На такую мысль наводят, в частности, и строки из адресованного семье прощального письма:
«Всегда для меня был главным долг воина и гражданина. Вы были на втором месте…
Сегодня я впервые ставлю на первое место долг перед вами…»
Если представить, что окончательную и теперь вполне конкретную угрозу расправы с семьей он услышал, уже приехав на работу в послед нее утро, то получают объяснение и спокойный его уход из дома, и намерение быть к обеду, когда прилетят из Сочи жена с внучкой, и записка, в которой он с кем-то объясняется по поводу неудачной первой попытки убить себя. Кстати, те, с кем он объясняется, могли предложить ему и этот используемый в криминальном мире способ самоубийства.
Кому и зачем понадобилось убрать маршала?
Есть разные варианты ответа на этот вопрос. Но все сводятся по существу к тому, что он слишком много знал и для многих стал слишком неудобен.
Известно, например: в тот критический момент готовился выступить на сессии Верховного Совета СССР, которая была назначена на 26 августа. Честное и прямое его слово представляло серьезную опасность для тех, кто приступил в это время к решающему акту осуществления своих коварных планов.
Впрочем, кристальная честность, несгибаемая принципиальность этого человека давно уже стали опасностью и для него самого. В свидетельских показаниях Г. Малинецкого читаю:
«Неоднократно говорил, что его политическая борьба как депутата и общественного деятеля может угрожать благополучию его семьи, его свободе, а возможно и жизни. После опубликования статьи в «Советской России» «Кому мешают генералы», по его словам, звонили на работу и угрожали расправой».
Да что там телефонные звонки и анонимные письма! Грозили весьма недвусмысленно даже с газетных страниц. У меня все дрогнуло внутри, когда в одном из набросков ахромеевского выступления в Верховном Сове те, где он намеревался сказать, в частности, о кампании травли и клеветы, организованной против него «демократической» прессой, я прочитал: называют военным преступником, пишут, что Ахромеева должна постигнуть «судьба Шпеера и Гесса».
Оба, как известно, были осуждены Нюрнбергским трибуналом, а Гесс, приговоренный к пожизненному заключению, в конце концов умер в петле.