— Тебе трудно пришлось, когда отец был на войне? — спросила одна из женщин.
— Нет, — извиняющимся тоном ответила Джинни, — отец отослал меня на север, в школу в Пенсильвании. Он думал, что там будет безопаснее до конца войны. У меня ведь не было матери, и он боялся за меня. Он оказался прав: армия Шермана пронеслась по Джорджии, словно смерч. Сколько имений было разрушено! Отец счел, что мне лучше оставаться на Севере, а когда кончилась война, приехал за мной. Мы вернулись две недели назад. Ту неделю, что здесь обучали мужчин, я жила в городе у тети.
— Ты рада, что вернулась на Юг?
— Да, Мэри. На Севере отвратительная холодная зима, да и сами янки такие противные и холодные. Трудно жить вдали от дома. Нам, девушкам с Юга, приходилось делать вид, что мы за янки, лиционистки, а не то бы девчонки с Севера нас заклевали. Конечно, нас можно назвать трусихами, но другого выхода не было. Некоторые мои подруги пытались убежать из школы, но это им не удалось. Их арестовали в Пенсильвании, Остальные не рискнули — пришлось бы пробираться через зоны сражений, нас могли счесть за лазутчиков… Поэтому я и остальные южанки все годы войны оставались в Пенсильвании и должны были лгать и лицемерить, скрывая свои симпатии к Югу…
— Да, представляю, какая это была ужасная жизнь, — прошептала Руби.
— Это действительно было ужасно…
— Бедная девочка… Зато как же ты рада была вернуться на Юг, — ласково сказала Люси.
— Да, я была счастлива, — подтвердила Джинни, — но опустошенные и разоренные районы Юга, которые мы проезжали, ошеломили меня, я не представляла себе такой печальной картины. Зато в Техасе жизнь будет другой. Скорее бы туда доехать и жить спокойно и счастливо!
— Канзас входит в Конфедерацию Южных Штатов и, как и весь Юг, до сих пор остается на военном положении, — напомнил мужской голос. Джинни живо обернулась — из-за дерева, под которым они сидели на расстеленном стеганом одеяле, вышел Стив Карр. Джинни недоуменно подняла брови: зачем это их проводник покинул общество мужчин и слушает женскую болтовню?
— Человек, который продал отцу ранчо, говорил, что во многих местах Канзаса положение лучше, чем здесь. Ведь это очень большой штат, и он не подвергся такому разрушению, как Джорджия. Или это неправда?
Он не ответил, а задал вопрос:
— А где ранчо, которое купил ваш отец?
Если он знает этот штат, подумала Джинни, то может явиться на ранчо и раскрыть мою тайну. Поэтому она не назвала ранчо Вако, а уклончиво сказала:
— Лучше расспросите отца, когда он вернется…
Мужья четырех женщин тоже подошли к группе под деревом. Стив ответил Джинни:
— Да, я спрошу. У меня есть друзья в Техасе, и я собираюсь навестить их. Ваш отец мне нравится, я навещу и его и вас на ранчо.
А меня там не будет, подумала Джинни. Но Чарльз Эвери не выдаст моей тайны. Чтобы отвлечь внимание Стива от ранчо «своего отца», она спросила:
— Почему это все мужчины в лагере вооружены, мистер Карр?
Ответил Джеймс Виггинс, муж Мэри:
— Разве Чарльз не говорил вам, что кругом бродят янки и банды из освобожденных рабов, нападая на переселенцев, грабя дома и церкви в городах? — Джинни отрицательно покачала головой, и он продолжил:
— «Янки, Лоял Лиг», организация, под прикрытием которой они действуют, якобы ставит целью воспитать из негров свободных граждан. Но дело сводится к узаконенному бандитизму и насилию.
Вмешался муж Люси:
— Они грабят, убивают, насилуют! Дома жгут или конфискуют, невинных граждан сажают в тюрьму по сфабрикованным обвинениям, и потом они бесследно исчезают.
— Да, Джефф, так оно и есть, — подтвердил Джеймс. — Эта Лояльная Лига царит в наши штатах — ее судьи, юристы и губернаторы всегда оправдают северянина и осудят южанина.
— Но хуже-то всего лиги черных, — заметил Джордж Эмерсон. — Допустим, с некоторыми рабами плохо обращались, но это не значит, что они вправе изливать свою ненависть на каждого белого южанина.
— Да, царит беззаконие, — сказал Стюарт. — Акт о Реконструкции не удалось ввести в действие, алчные янки — саквояжники не допустили этого. Пока они снова не примут нас в Союз, здесь нормальной жизни не будет. Поэтому мы и устремляемся на Запад, где наши дети будут расти, не зная таких унижений, каким подверглись их отцы.