— Вероятно, вам, как литератору, это будет интересно… Дело в том, что работники поселкового Совета не имеют ни к дощечкам, ни к плану поселка никакого отношения. Всё это сделано руками таинственных незнакомцев. Вот уже несколько месяцев, как они орудуют в нашем поселке, совершая одну за другой свои загадочные операции. Но кто эти люди — мы так и не знаем.
Я думаю, что каждый легко представит себе, до какой степени я был заинтригован этим сообщением.
Недолго думая, я поспешно вытащил из кармана блокнот, вечное перо и приготовился записывать.
Моя собеседница понимающе кивнула головой и улыбнулась:
— Хорошо, хорошо!.. Я охотно расскажу вам о загадках, которые с некоторых пор занимают внимание жителей Званцева. Но, конечно, не сейчас… Это ведь долгий рассказ…
Уже смеркалось, когда мы с Ольгой Михайловной пришли на дачу, где она жила, занимая две маленькие комнаты с верандой.
Пока моя гостеприимная хозяйка хлопотала, приготовляя чай, я сидел у крыльца, курил и делал вид, что любуюсь последними отблесками заката, а на самом деле украдкой наблюдал за Ольгой Михайловной. Я видел, что ее волнует предстоящий рассказ, и недоумевал: «Что бы это могло быть?».
Словно угадав мои мысли, Ольга Михайловна сказала:
— Эта история могла стать моей личной трагедией. Обычный непредугаданный несчастный случай… Не удивительно, что, вспоминая о нем, я всегда внутренне содрогаюсь.
Она подала мне стакан чаю, придвинула сахар, вазочку с вареньем:
— Прошу вас, пожалуйста…
Но сама пить не стала, а только задумчиво помешала в своей чашке ложечкой, как бы собираясь с мыслями, потом встала и прошлась по веранде.
— Я не совсем одинока… — продолжала она. — У меня есть одиннадцатилетний мальчуган. Не сын, а племянник. Сережа. Его мать — моя младшая сестра — умерла пять лет назад. А отец… Не будем говорить об этом бессовестном человеке… Мой муж погиб в войну. Детишек у нас не было. Я привязалась к Сереже и полюбила его. Вероятно, если бы у меня был сын, я не могла бы его любить больше. Сережа хороший мальчуган: ласковый, чуткий и добрый. Он умница и хорошо учится. Что он веселый озорник — это пусть. Плохо, что он отчаянный до бесстрашия. Естественно, что в таком ребячьем возрасте мальчугану еще трудно предостеречь себя от опасного шага. Сейчас мой боевой паренек уже спит. Я вам его покажу потом. Но, конечно, видеть его надо в движении. Извините, я, кажется, отвлеклась… Так вот… В этом году у нас на реке построили плотину. Создалось искусственное озеро. Местами его глубина доходит до десяти метров. Есть холодные течения. Купаться кому бы то ни было у плотины категорически запрещено. Особенно опасной признана правая сторона. Это — настоящий омут. Говорят, что в глубине его таятся скрытые водовороты. Я не трусиха и прилично плаваю, но не люблю больших глубин. Особенно неприятно видеть, когда песчаное дно вдруг обрывается и уходит куда-то в черную глубокую бездну. Может быть, поэтому я никогда не ныряю. Но мальчишки! Они ныряют с особым шиком. Это настоящая страсть! Я не знаю… здесь многое покрыто тайной. Самое странное, что Сережа был на плотине один и в пасмурный вечер, то есть именно тогда, когда это место бывает совсем безлюдным. Слушайте, разве можно поверить, что одиннадцатилетний мальчуган, один-одинешенек, придет на плотину только за тем, чтобы прыгнуть в омут! Но именно так оно и было. У него появилась фантастическая навязчивая идея — достать со дна жемчужину. Он, видите ли, вообразил себя ловцом-добытчиком жемчужных раковин. Вычитав из книг, что легкое человеческое тело не сможет добраться до больших глубин без добавочного груза, он взял в руки тяжелый булыжник и… прыгнул с ним в эту зияюшую черную яму. То ли вода оказалась слишком ледяной, а может, от волнения или просто по неопытности, но мальчику вдруг сразу не хватило дыхания. Еще не достав дна, он выпустил из рук камень и попытался вынырнуть. Но, видимо, успел уйти очень глубоко… Над головой была глухая, тяжелая стена воды. Все усилия мальчугана не дали успеха. Он захлебнулся и… и больше ничего не помнит…
Вы знаете — это так страшно!.. Я до сих пор нахожусь под впечатлением… Иногда вижу даже во сне эту жуткую картину.
Ольга Михайловна помолчала немного, потом, глубоко вздохнув, села за стол против меня, отхлебнула маленьким глоточком чай, словно пробуя его, и уже повеселевшим голосом продолжала: