— Брось ты, Фенька, орать, — откликнулся кто-то из мальчишек. — Самум — это знойный ветер пустынь. Поняла? А тут как на станции «Северный полюс» или в Антарктиде: пурга!
— Ох, мамонька, холодно как! — смешливо взвизгнула одна из девочек.
— Айда назад, — скомандовал Миша Хромов. — Есть дело, ребята! Все назад, в школу!
— Да что такое? — недоумевали ребята. — Домой надо… А то совсем заметет!
— Есть дело… спешное, — настаивал Миша.
Когда все вошли обратно в прихожую, он объяснил:
— Вот какое дело: сегодня приезжает новая учительница, так? Дядя Иван выехал на станцию встречать… А на дворе — видели что? Буран страшной силы! Понятно? Ну как заметет все пути-дорожки. Заплутаешь. Пропадешь в сугробах.
Он помолчал, прислушиваясь к вою пурги. Она носилась по крыше, громыхая железом, жестоко рвала двери, билась и стонала под козырьком крыльца, глухо звякала по окнам.
— У кого есть лыжи? — спросил Миша. — Поднимите руки!
Оказалось, что только у троих нет своих лыж.
— А зачем лыжи-то? — раздались голоса.
— Сейчас скажу. Потерпите!
— Можно у девочек взять, — заметил, деловито шмыгая носом, один из тех, кто не поднял руки. — Вон у Феньки есть… московские. Мать привезла.
— У Фе-е-еньки!.. Моско-о-о-овские! — передразнила толстушка.
Она протискалась вперед и, подтолкнув Мишу Хромова, сказала:
— Говори, Михайло, чего надумал!
Ребята зашумели:
— Говори давай! Пора по избам!
Хромов похлопал в ладоши:
— Тише! Я скажу… Только не галдите, как воронье перед ненастьем…
…Иван Степанович едва поспел к приходу поезда. Дорогу замело так, словно ее и не было вовсе. Ветер попритих, но снег валил не переставая.
Поезд пришел завьюженный. На буферах и подножках, между тамбурами — всюду нависли комья снега.
Приезжими оказались два железнодорожника и маленькая стройная девушка в темном пальто с барашковым воротником, такой же шапочке и в суконных ботиках, казавшихся совсем детскими.
Ей кто-то помог выгрузить из вагона вещи. Она торопливо поблагодарила. Поезд свистнул и ушел. Пассажирка оглянулась по сторонам.
Станционный фонарь осветил совсем юное девичье лицо, раскрасневшееся в тепле вагона.
Иван Степанович даже усомнился: «Она ли?». Но всё же поспешил к платформе.
— Не учительница ли будете, Марья Александровна? — спросил он неуверенно.
— Я самая, — ответила девушка. — Здравствуйте! Вы из колхоза «Новый путь»?
— Точно так. Встречаем вас… С благополучным приездом, стало быть!
— Спасибо! — улыбнулась девушка и, здороваясь, стянула с руки двойную шерстяную рукавичку. — Как вас зовут?
Иван Степанович назвался. Упомянул и свою колхозную должность, только сказал о себе по старой армейской привычке, что не конюх, а «ездовой». Затем осторожно тряхнул маленькую руку приезжей, не ощутив в этой руке никакой крепости и силы, и подумал: «Девчонка, ну и впрямь! Форменная девчонка! Вот так учительша!» Однако нести чемоданы ей не позволил:
— Не положено, Марья Александровна! Потому вы сейчас есть гостья, а я ваш провожатый. Сумочку берите — это ладно!
Лошадь была привязана к одной из досок заколоченного крест-накрест ларька с надписью «Воды» и с хрустом жевала сено.
Иван Степанович выбросил из саней верхний слой запорошенного снегом сена, сбил всё в пышную кучу и потребовал, чтобы Марья Александровна надела на себя собачью доху. Потом помог ей удобнее усесться и набросил на ноги полушубок:
— Так не застынете. Ехать недалече, да нынче дороги нет. Завалило всё. Может, где и помаемся в сугробе. А ежели выверну, тоже не взыщите!
— Ничего, Иван Степаныч, действуйте смело, — засмеялась девушка.
— Есть действовать!
Иван Степанович причмокнул губами и дернул вожжи.
Ехали в глубоком снегу. Он валил теперь в безветрии сплошной отвесной стеной. Иногда полозья теряли опору и сползали в сторону, бороздя какой-нибудь сугроб. Иван Степанович досадливо дергал вожжи, ругал себя старым дурнем и привставал в санях, стараясь по едва видимым приметам угадать дорожную колею.
Мария Александровна полулежала, прикрыв лицо от снега воротником дохи, расспрашивала о школе и ребятах.
— Школа — ничего, — отвечал Иван Степанович, — А вот ребята больно озорные. Спаси и помилуй! Особливо мальцы… Тяжко вам будет с ними по молодости.
— Молодость не помеха, Иван Степанович!