В этот день мне везло. Не пройдя и сотни метров, я ощутил, ставшее уже привычным, предчувствие добычи — птицы или зверя. Замер. Осторожно оглядевшись, я увидел в тени, отбрасываемой стволом березы, притаившегося зайца-беляка. До сих пор я только видел их убегающими, но ни разу не смог подстрелить. Теперь я не упущу шанс! Удивительно, но пока я снимал винтовку, заряжал и целился, косой продолжал спокойно сидеть. Хотя я и находился метрах в двадцати сзади него, он не мог не видеть меня — известно, что зайцы обладают полным круговым зрением. Вероятнее всего, до этого рокового дня ему не приходилось встречаться с человеком. Беспечная доверчивость кончилась тем, что вечером, вымоченный в маринаде из-под консервированных огурцов и потушенный вместе с картошкой, он послужил украшением моего ужина.
Удачный во всех отношениях день перевалил далеко за полдень, я проголодался и спешил домой. До партии оставалось не менее километра, а я уже слышал гул работающего компрессора — Цевен, наконец-то, всерьез занялся гезенком. После того, как мы опробовали эрлифт, он, казалось, потерял всякий интерес к своей идее и со своими стариками переключился на исследование верхних, давно отработанных, горизонтов месторождения. Из чисто профессионального любопытства я недавно облазил почти все выработанное пространство и нашел, что наши предшественники хорошо владели «горным искусством». Они применили, так называемую, «шорную» систему разработки, описание которой теперь можно найти разве лишь в справочниках, изданных в начале века.
Эта система позволяла отрабатывать жилу практически без потерь руды в недрах, но требовала большого расхода крепежного леса. Впрочем, для них это не было проблемой — лес вокруг рос в изобилии.
В связи с тем, что кварцевая жила располагалась, как говорят горняки, «вкрест простирания» хребта и имела почти вертикальное падение, после ее выемки гора от вершины до горизонта штольни, а это никак не менее 50 метров, была надрезана, как хлебный батон. Противоположные края надреза удерживались от обрушения многочисленными горизонтальными распорками крепления, часть которых за истекшее время, конечно же, не выдержала давления. Там, где крепление разрушилось, образовался завал, нижнюю часть которого мне пришлось преодолевать во время первого знакомства со штольней. Позже я убедился в том, что в этом лабиринте существует множество щелей, по которым с равным успехом можно проникнуть в штольню сверху и вылезти наружу снизу. Благодаря им в штольне образовалась ледяная пробка, а сейчас эти каналы помогали нам проветривать штольню за счет естественной тяги.
Цевен тоже знал эти ходы и использовал их для того, чтобы досконально изучить и описать все месторождение. По его словам, в связи с тем, что в геологической литературе вообще нет сведений об этих месторождениях, он вынашивает идею на основе материалов, собранных по Суцзуктэ, опубликовать научную статью. К его замыслу я отнесся с должным уважением, но посоветовал быть предельно осторожным — лазание в выработанном пространстве сопряжено с большим риском, тем более у него очень уж ненадежные помощники.
Теперь он, похоже, собрал достаточный материал по верхней части жилы и переключился на нижнюю. Ну что ж, кесарю — кесарево, а слесарю — слесарево. Пусть он занимается наукой, все будет меньше лезть в мои дела, в которых я терпеть не могу советчиков.
Ах, как я жестоко заблуждался! Цевен был гораздо хитрее и, делясь со мною своими грандиозными научными замыслами, в душе, очевидно, потешался над моей доверчивостью. Но не будем забегать вперед.
ГЛАВА VII. Немного о гуннах
В очередной приезд в Улан-Батор я зашел с утра в «камералку» 264-й партии, где не столько работали, сколько болтали и курили люди «основной» профессии — инженеры и техники-геологи, коллекторы, чертежники и прочий люд. Все они были привычными сезонниками — летом полевые работы, зимой — камеральные. Жили всю зиму в теплых квартирах с удобствами, рядом с женами, хорошо питались. А на мою долю выпала круглогодичная отсидка в партии, жизнь в юрте и питание тем, на что способна убогая фантазия Ендона. Завидно и обидно, да что поделаешь — моя профессия здесь вспомогательная и остается только смириться с этим.