Раскопки продолжались в течение трех лет и принесли массу ценного археологического материала, позволившего определить возраст захоронений. По образцам керамики удалось установить, что они имели гуннское происхождение и относились к периоду между I–III веками до нашей эры. Значительная часть их была отправлена в Ленинград и размещена в специальной экспозиции в Эрмитаже. Осенью, будучи в отпуске, я был в Эрмитаже и видел эти находки из ноинульских курганов. Я долго стоял у экспозиции, рассматривал бесценные экспонаты и перед моим мысленным взором во всей красе вновь вставали далекие картины величественной Ноин-Улы, прозрачный лес у ее подножия и засыпанные снегом курганы, относящиеся к эпохе величия племени гуннов, которых древние летописцы вместе с их грозным предводителем Аттилой когда-то прозвали «бичом божьим». Не думал я тогда, что вскоре мне тоже придется приобщиться и к истории этого воинственного племени, и к сокровищам из их забытых могил.
Прожив первую зиму в юрте, я так и не постиг преимуществ этого традиционного жилища кочевников перед обыкновенной русской избой. Летом в ней было вполне терпимо, но вот зимними ночами температура в юрте, после того как прогорала печь, быстро выравнивалась с наружной. Надо сказать, что Монголия — страна с резко континентальным климатом и в северной ее части морозы зимой доходили до 20–35 градусов. Моя постель представляла довольно сложную комбинацию, состоявшую из хлопчатобумажного вкладыша, помещенного во вкладыш, сшитый мною из шерстяного одеяла, который, в свою очередь находился в меховом спальном мешке.
В сильные морозы я еще укрывался покрывалом из козьих шкур. Чтобы не задохнуться в этом многослойном коконе, перед сном я сооружал отверстие для воздуха, которое к утру обрастало инеем от дыхания. Утром, после пробуждения, иней имел обыкновение осыпаться внутрь и мгновенно изгонять остатки сна. Расставание с теплым коконом облегчалось тем, что к этому времени славный Ендон уже успевал растопить печку, вскипятить чай и радостно провозгласить традиционное: «Нацальник, сайн байна уу! Цай буцулса!» От железной печки воздух в юрте прогревался быстро, а достоинство ее войлочных стен заключалось в том, что они не промерзали.
Конечно, жизнь в лесу, да еще в палатке или юрте, полна той самой романтики, о которой в свое время мечтали многие из моих сверстников, подавая документы на геологоразведочный факультет. Я тоже не избежал тяги к бродячей профессии, но мне «повезло» — из-за наплыва демобилизованных фронтовиков конкурс на эту специальность был таким большим, что мои 4,6 балла оказались недостаточными для зачисления. В приемной комиссии мне предложили на выбор — либо быть первым в списке на горный факультет, либо забрать документы. Я выбрал первый вариант, чему в немалой мере способствовал размер стипендии — 395 рублей. Моя матушка, работавшая секретарем-машинисткой, получала в то время 360 рублей. Так я стал горным инженером.
Теперь, поработав два года среди геологов и вдоволь хлебнув их кочевого быта, я вспомнил мудрую пословицу «не было бы счастья, да несчастье помогло». Опыт работы на современном горнодобывающем предприятии, каким был для меня Буурдинский рудник, убедительно показал, что специальность горного инженера интереснее и, в определенном роде, — комфортнее, чем судьба вечного скитальца геолога, вооруженного только геологическим молотком, горным компасом, да рюкзаком, набитым тяжелыми образцами.
ГЛАВА VIII. Дарга Цевен
Однако вернемся к основной теме моего повествования. Начнем с главного действующего лица — Цевена. Одно время между нами установились почти дружеские отношения. По-моему, они начались после того, как мы смонтировали и успешно испытали эрлифт. Сначала я подумал, что в основе его особого расположения ко мне лежат мои инженерные знания и добросовестный труд на благо его родины, и лишь много позже понял насколько был далек от истины.
По вечерам за чаем Цевен поведал мне кое-что из своей биографии. Он с некоторым оттенком гордости открыл мне тайну своего происхождения от древнего бурятского рода, хотя я уже привык к тому, что большинство монголов, с которыми мне приходилось беседовать по душам, ведут свои родословные непременно от Чингисхана. После окончания средней школы в средине тридцатых годов он с небольшой группой выпускников был направлен для дальнейшей учебы в Германию, где изучил немецкий язык в объеме, достаточном для продолжения образования в университете. Там он успел получить начальное горное образование. Однако после окончания двух курсов и нападения Германии на СССР его отозвали и в качестве профилактической меры от влияния нацистской идеологии упекли в тюрьму, из которой он вышел только в 1946 году.