Марси старалась учитывать мои повреждения во время обыска, но я все равно то и дело вздрагивала. Она позволила мне оставить одну личную вещь: старый счет из «Волмарта», на котором я нацарапала пять вопросов-финалистов длинного списка в моей голове.
Две минуты на каждый. Чтобы со всем разобраться.
Невозможно.
Она проводила меня в маленькую белую комнату без окон, безликую и неуютную. Два стула, развернутые друг к другу, были прикручены к бетонному полу. Я задрожала, как только бедра коснулись металла сиденья. Стул был холодным, как морозильник.
Охранник в бежевой униформе стоял в углу по стойке «смирно» и игнорировал меня, словно меня вообще не существовало.
Я смотрела на стул перед собой, на кольца в полу, к которым будут крепиться его цепи, и боялась, как никогда в жизни.
Ждала.
Полная — чего? Надежды? Злости? Страха?
Всего перечисленного?
Я сосредоточилась на двери, пытаясь вызвать в себе ту девчонку, которая объезжала быков и была куда круче испуганной женщины в этой комнате. Он будет смотреть мне в глаза? Заговорит первым? Будет просить прощения? Угрожать? Скажет, что любит меня?
Мафия должна быть мертва. Это же сказка. Штамп, который так любит телевидение. А я сижу здесь, нервно притопываю ногой и жду разговора с человеком, который наверняка лично знает ребят с именами Нерв и Бэби Шэнкс, Винни Карвош и Джек Вэк.
Я выросла среди ребят по имени Саг и Даб, Бутелль и Вэйдин, Куди и Вили Перл. И могла поспорить, что Бутелль, несмотря на отсутствие трех пальцев, случайно отрезанных косилкой на ферме, мог одной рукой уложить Нерва и Бэби Шэнксов.
Дверь щелкнула. Я вернулась в реальность. Он прибыл.
Когда он вошел, ослепительно яркий в своем оранжевом костюме, закованный по рукам и ногам, в сопровождении двух вооруженных охранников, я среагировала на него так же, как реагировала на любого сильного хищника на поводке. Я замерла и застыла под его мощным темным взглядом.
Мы молчали, тратя драгоценные секунды, пока один из охранников крепил кандалы на правой лодыжке к кольцу в полу. Все это время глаза Марчетти изучали мое лицо, и в них горела ярость, напомнившая мне, в каком ужасном я состоянии.
— Я невиновен, — сказал он.
Из миллиона слов, которыми богат английский язык, он выбрал эти два, чтобы сказать их дочери, которую мог больше не увидеть, которая застыла перед ним, как маленький испуганный кролик.
Он владел даром, которого не могло отнять время. Десяти минут было достаточно.
И к черту мой список. На самом деле у меня был лишь один вопрос. Я хотела сказать лишь одно.
— Почему ты здесь? В Техасе? — Я судорожно вздохнула. — Я хочу, чтобы ты вернулся.
Он внимательно смотрел на меня.
— Я хотел дышать одним воздухом с твоей мамой. Хотел знать, что она близко.
— Джек?
— Он мешал. Будил мертвецов. Мне было несложно сюда попасть. У меня до сих пор есть связи.
Я опустила глаза и уставилась на черную полоску волос, которую разглядела между дешевым тюремным башмаком и кромкой его комбинезона.
— Теперь ты в безопасности, — сказал Марчетти. — Я убедился.
Я встретилась с ним глазами, и его зрачки, сжавшиеся в вертикальные щели, напомнили мне о медной гадюке, однажды обвившей мой сапог. Папа учил меня, остановившись в паре дюймов от гремучей змеи, которая грелась на камне, что эллиптический зрачок у змеи означает наличие яда. И нужно отступать.
— Кто убил Така? — Мой голос зазвенел, усиленный закрытым пространством и толстыми стенами.
Мне хватило секунды, чтобы преодолеть пару футов между нами, схватить его за подбородок и поднять его лицо вверх, не позволив отвести взгляд. Пальцы оказались горячими, а его кожа холодной. Между нами пульсировало электричество. Охранник подпрыгнул, возможно, удивившись, что сегодняшним источником проблем станет худенькая женщина с косой до середины спины.
Я не вздрогнула, когда надзиратель схватил меня за руку.
— Мадам, никакого контакта. Сядьте.
Он давал мне шанс исправить свое поведение.
— Ты мне должен. — Я не отпускала Марчетти и уже не сдерживалась. Кажется, те же слова говорила мне Розалина?
До меня не сразу дошел факт, что его не касались вот так уже три десятка лет. И что ему это может понравиться.
Дальше все вокруг происходило, как в замедленной съемке. Охранник дернул меня назад, рявкнул что-то в рацию, и в комнату прибежали черные человеческие муравьи.
— Я не знаю, — тихо сказал Марчетти.
Один из муравьев задел мою перевязь, и боль швырнула меня на колени.
Мой отец не шелохнулся. Но его лицо застыло маской, в которой было что-то нечеловеческое.