— «…я люблю ее как родную». Вот что сказал папа.
Вот и он. Мой первый уверенный шаг в бездну лжи.
— Томми, но это ничего не значит.
Мы обе знали, что это означает все. Но она продолжала притворяться.
— Вот почему я ничего тебе не рассказывала. На следующее утро все было нормально. Мама сделала омлет с сыром и зеленым чили, мой любимый. Она улыбалась, она была расслабленной, словно ничего и не случилось. Тот разговор показался мне сном. А может, мне правда все это приснилось.
При всех деталях, вплоть до чили в омлете. Точно не сон. И следующие ее слова это подтвердили:
— Было эгоистично с моей стороны хранить этот секрет. — Она помедлила. — Просто я очень злилась, что ты так далеко уезжаешь. Нечестно с моей стороны, я знаю. Но что в этой жизни честно? Мэдди к тому времени уже поставили диагноз, мы переехали обратно на ранчо. Папа обо всем заботился. А я была развалиной, одинокой матерью без цели в жизни. Я так хотела, чтобы ты вернулась домой и все исправила.
Об этом она могла и не говорить. Я помнила. Но желание выстроить собственную жизнь, быть самой собой тогда перевесило все остальное.
Сэди снова опустилась на диванчик, потянулась ко мне через стол.
— Пожалуйста, скажи что-нибудь.
Я проигнорировала ее жест. Я не хотела ее утешать. Я ничего не чувствовала.
— Вы о чем говорите? — Теплое тело Мэдди внезапно прижалось к моему боку.
Мы не ответили.
— А знаешь, из них можно сделать джорты, — сказала она.
— Что? — удивилась я.
Мэдди оттягивала меня от края, шаг за шагом.
— Твои джинсы. Можно обрезать и сделать шорты. Джорты.
Глава 7
Я уехала от них после оживленной партии в шахматы с Мэдди, причем вместо фигур у нас были многочисленные солонки, перечницы и тюбики губной помады. Запомнить, что означает ту или иную фигуру, было игрой само по себе.
Мне начинало казаться, что Мэдди специально теряет фигурки, чтобы играть становилось еще сложнее и интереснее.
Я обожала эту малышку.
Милая, непоседливая, смелая и очень, очень умная. Когда Сэди забеременела в свои девятнадцать, а парень сбежал от нее, никто из нас и не представлял, что это на самом деле одна из лучших вещей, случившихся в нашей семье, и в то же время одна из самых выматывающих.
В мозгу Мэдди без приглашения поселился маленький «орешек». Однажды, когда ей было три, она упала со спины животного — прошла наш всеобщий ритуал посвящения в Девчонки МакКлауд. Сканер в пункте неотложной помощи показал зловещую тень. Папа тут же взялся за дело. Поездки в клинику Майо, онкологический центр Андерсона, бостонскую детскую… Несколько курсов лучевой терапии не произвели на опухоль никакого впечатления — все попытки внешнего влияния она игнорировала.
Но и не увеличивалась. Уже шесть лет Мэдди последовательно превосходила своих одноклассников во всем: в беге, чтении, письме. Один раз в год она проходила МРТ и врачи Форт-Ворса устраивали консилиум, раз за разом приходя к одному и тому же выводу. Неврологи говорили, что с каждым месяцем возрастает вероятность того, что Мэдди проживет вполне нормальную жизнь. Иногда мне начинало казаться, что лучше не знать, что происходит у нас внутри.
Глядя на ее личико, на нахмуренные пушистые брови, на то, как она выстраивает стратегию игры, чтобы стереть меня с лица земли, я пообещала себе, далеко не впервые, что ничему не позволю забрать ее у меня. Ни враждебному обитателю ее мозга, ни злобным силам внешнего мира.
Сэди наблюдала за нами с кушетки, обновляя свой сайт украшений в макбуке. Мы почти не разговаривали до тех пор, пока я не собралась уезжать.
Меня ждала первая ночь вне крошечной гостевой спальни Сэди, на нашем фамильном ранчо, в доме у дороги — ночь, запланированная еще до событий этого долгого дня. Теперь у меня появилась еще одна веская причина устроиться в другом месте. Я хотела отвлечь те злобные силы, которые на меня нацелились, и проложить себе новый путь.
Сэди проводила меня до пикапа. Протянула мне старый пакет из «Нордстрома», в который уложила свою одежду, и бумажную сумку на веревочных ручках с обувью. Предложение мира.
— Это тебе на первое время, — сказала она.
Наши размеры почти совпадают, ее вещи будут мне лишь слегка в обтяжку. Я так торопилась на самолет, услышав о папе, что уложила минимум одежды, а из обуви у меня была только пара потрепанных ковбойских сапог, в которых я улетала.
А теперь я лишилась и джинсов. Зато приобрела пару джортов.
— Томми, ты могла бы привезти ко мне свою одежду. Я не против ее постирать. Уже не помню, когда в последний раз работала старая мамина машинка.