И почти сразу же попросилась уйти.
Мы с Хадсоном молча делили помятые хот-доги и мягкую сморщенную картошку фри в крошечной пластиковой кабинке «Вurger Barn», преобразованной из химчистки в самом центре Идабели. Стоило, наверное, принять во внимание факт, что слово «Вurger» подростки, вооружившись баллончиком краски, исправили на «Вooger».[30] По крайней мере, нам хватило ума не заказывать блюдо дня в виде жареной картошки с халапеньо.
Я наконец задала отложенный вопрос.
— Ты… видел Джека?
— Когда мой друг туда добрался, джипа уже не было, — кратко ответил он.
И больше ничего не сказал. Хотя, я уверена, знал он намного больше. Это же Хадсон, легенда.
Стараясь использовать как можно меньше слов, мы определили ответ на самый щекотливый вопрос — ночевать в мотеле до отъезда нам придется вместе. Мы остановились у «Волмарта» по дороге, чтобы я могла купить себе пижаму. Варианты моего размера были покрыты либо уточками, либо крошечными пирожными, либо портретами Бритни Спирс. Я выбрала пирожные.
Когда мы перешагнули порог номера, я сразу заявила, что иду в душ. Что угодно, лишь бы не оставаться с ним наедине.
Каждая молекула в номере была заряжена мощной комбинацией злости, дешевого освежителя воздуха с ароматом сосны и сексуального напряжения. Хадсон меня игнорировал. Он щелкал пультом от телевизора, пытаясь найти хоть один работающий канал. Пока я копалась в рюкзаке в поисках чистого белья, он накрутил на рожки антенны фольгу, и на экране стало возможным различить Дайану Сойер. Или это был Брайан Вильямс?
Я сдернула футболку. Мой пистолет вслед за ней выскочил на пол.
Но Хадсона это ничуть не обеспокоило. Он просто поднял его и протянул мне рукоятью вперед.
— Я раньше любил смотреть, как ты сшибаешь с забора жестянки «Миллер Лайт» с двадцати пяти метров, — сказал он.
— С тридцати пяти, — поправила я. — И стреляла я с лошади на скаку.
— Мне кажется, я не смогу снова пройти через это, Томми. — Голос у него был уставшим, не злым. Хадсон опустился на край кровати, и глаза у него подозрительно блестели. — Я думал, что в этот раз у нас получится, но ошибался. Когда вернемся, я попрошу товарища присмотреть за тобой в этом деле. Он задолжал мне услугу. И работает почти не хуже меня.
Я просто стояла, ошеломленная, и чувствовала отвратительную тяжесть в животе, не в силах поверить, что он всерьез.
— Что значит «снова»? — промямлила я. — Ты сказал, что не сможешь «снова»…
— Этот наш тяни-толкай. Я ведь, кажется, с самого начала чертовски ясно показал свои намерения, но ты все равно поступила по-своему. На этот раз тебя могли убить. Ты давай, иди в душ. — Он лег на спину и закрыл глаза.
— Я хочу знать, почему мы, по-твоему, расстались?
Он открыл глаза и внимательно на меня посмотрел.
— Частично потому, что ты была еще слишком юной. Частично потому, что я был придурком. Но основная причина в том, что мне никогда не сравниться с твоим отцом.
Я оглянулась в поисках того, чем можно в него запустить, но выбор был ограничен. Подушки были слишком мягкими, а ночники прикрутили к столикам. Я вышла и грохнула за собой дверью ванной.
Раздеваясь и входя под шумную струю воды, я ждала возможности выплакаться, чтобы Хадсон меня не услышал. И понимала, что долго не выдержу.
Душевая кабина оказалась размером с вертикально поставленный гроб. Все силы ушли на сосредоточенные попытки помыться, уклоняясь от чуждых форм жизни, которые росли из черных пятен на стенах. Заплесневелая душевая занавеска то и дело касалась кожи, как мокрый собачий нос. Душ чертовски не вовремя окатил меня кипятком, чтобы тут же добавить ледяную струю на спину. Я тихонько вскрикнула. По крайней мере мне казалось, что тихонько.
Но не прошло и трех секунд, как за занавеской проступила темная фигура. Я завопила.
И ванная взорвалась потоком громких ругательств. Хадсон снова ко мне вломился. К счастью, мохнатая от плесени пластиковая занавеска закрывала меня от него. Пока он не рванул ее в сторону.
Я сжалась, закрываясь радужной мочалкой, и молча показала на душевую насадку. Он не сдержался и рассмеялся. А я так любила его смех.
Он задвинул занавеску обратно, и я услышала, как он бормочет то ли «оклахомская версия “Психо”»,[31] то ли «господи, она психичка», выходя из ванной. Я решила уточнить позже.
Душ прекратил плеваться, поливая меня почти ледяной водой, и я потянулась за полотенцем. Из приоткрытой двери тянуло кондиционированным воздухом, и мое тело покрылось мурашками. Я дрожала даже в пижаме, и мне понадобилось целых полчаса, чтобы высушить волосы и расчесать их, превращая в мягкую гриву, в которую Хадсон так любил зарываться лицом.